Читать книгу "Тополиный пух - Фридрих Незнанский"

Он еще не думал, чем займется сразу по прибытии, предоставив случаю, или судьбе, самому распорядиться его временем. И никак не ожидал, что судьба предстанет перед ним буквально в следующую минуту в лице симпатичного высокого молодого человека, с вежливым полупоклоном обратившегося к нему на ломаном русском:

Я не ошибаюсь, мистер Турецки?

— Да, это я, — с достоинством ответил Александр Борисович, пожимая протянутую руку и передавая в другую свою сумку. — С кем имею честь? — спросил он по-английски.

Молодой человек забрал его сумку и представился помощником миссис Вильсон, Джимом Элиотом, можно просто Джимми. И при этом он так лучезарно улыбался, что Турецкий, прекрасно знавший об этой типично американской особенности, тем не менее заулыбался и сам, хотя особой к тому причины пока не видел.

Джимми, вероятно, был уже полностью проинструктирован и, усадив гостя в новенький серебристого цвета «форд», привез Турецкого не в один из многочисленных центральных отелей, а на относительно тихую и неширокую зеленую улицу, мощенную булыжником, по которому успокоительно шуршали колеса машины. С обеих сторон улицы, за разнообразными оградами, но одинаковыми зелеными лужайками с невысокими ровными шпалерами стриженых кустов, между купами высоких зеленых деревьев располагались ослепительно белые на солнце виллы. К полукруглому фасаду одной из этих вилл, окруженной низкой кованой оградой, и подъехал автомобиль.

Турецкий вышел и огляделся. В облике этого дома виделось ему нечто типично американское, несколько патриархальное, словно перенесенное из фильмов о временах Гражданской войны между Севером и Югом, но и очень напоминавшее дворянские российские усадьбы тургеневских бабушек и дедушек. Этакое милое, тщательно подновляемое прошлое, вызывающее в душе мягкое и ностальгическое наслаждение покоем. Александр Борисович даже удивился той гамме чувств, которую вызвала у него эта картина.

Между тем Джимми, подхватив сумку гостя, пригласил его пройти в двери, которые услужливо отворила пожилая афроамериканка, как давно уже усвоил Александр Борисович, и никак не иначе, никаких тебе негров и негритянок. Джимми немедленно представил его в качестве гостя миссис Вильсон. Женщина, решил Турецкий, наверное, была домоправительницей у Кэт и о нем уже знала. Александр Борисович с удовольствием пожал ей руку, выяснив, что может обращаться к ней как к мисс Кларе Джексон. И тут была непонятная игра — ведь Клара — это, кажется, что-то светлое? Но это — у французов. Им-то все можно, а здесь разве что на контрасте? Впрочем, тоже неплохо…

Его проводили в прохладную светлую комнату, с широким окном на лужайку и высоким потолком. Едва слышно работал кондиционер — оттого и дышалось легко. Женщина показала ему, где находятся туалет с ванной, и предложила располагаться. Миссис Вильсон, сказала она, должна появиться к ланчу, то есть фактически в ближайшие час-полтора. И ушла. Джимми тоже раскланялся, заявив, что появится позже, чтобы выяснить программу пребывания мистера Турецки и узнать, какую помощь ему надо будет оказать.

Объяснять сейчас помощнику заместителя генерального прокурора Соединенных Штатов свою нужду, которая и занесла его, Турецкого, на Американский континент, он не стал. Раз уж «подружка Кэт» так обставила сам факт его прибытия сюда, значит, на то у нее были свои причины. Или это — просто удачный повод увидеть наконец вблизи, рядом с собой, «любимого Сашью», — а ведь их нежной дружбе, пожалуй, скоро исполнится десять лет, не меньше! Ну да, если считать со дня их первого знакомства в «Файв левел»…

В ожидании ланча и, соответственно, встречи с Кэтрин Турецкий снял свой официальный костюм и надел легкие светлые брюки и ковбойку в веселенькую клетку, после чего почувствовал себя окончательно свободно и по-домашнему. А чтобы не сидеть без дела, решил пройтись по небольшому парку, окружавшему дом.

Было приятно медленно вышагивать по узким, утрамбованным хрустящим песком дорожкам, прислушиваться к негромкому, ровному гулу города, представлявшего огромный, грохочущий суматошной жизнью мегаполис, но умевшего дарить и такие вот укромные уголки покоя, вдыхать аромат незнакомых цветов.

Турецкий посмотрел под ноги и вдруг с тихим ужасом обнаружил у обочины дорожки пыльные такие, серые валики пуха. Снова тополь, будь он проклят! И тут этот цветущий тополь! Но, внимательно оглядевшись снова, Александр Борисович с несказанным облегчением обнаружил, что его страх оказался напрасным. Тополя, конечно, были, но их ловко обрезали, обстригли, и теперь эти причудливые, окутанные шелестящей зеленью уроды не грозили ему цветением. Однако откуда тогда взялся этот пух? Не с Луны же прилетел?

Словно превратившись в охотника за привидениями, Турецкий принялся пристально изучать окрестности виллы и вскоре обнаружил-таки источник заразы. Но это были не деревья, а отдельные пушинки, которые прилетали сюда бог весть, откуда, может, с других окраин Вашингтона или из окружающих его городов, коим нет числа. Не везде либо не одновременно по чьему-то недосмотру стригли городские экологические службы этих угнетателей рода человеческого. Нет, ученые всего мира, например, абсолютно твердо уверены, что тополя абсорбируют опасную для. человека радиацию. Даже знаменитый Курчатов потребовал, говорят, высадить вдоль всего Ленинского проспекта тополя, чтобы с их помощью максимально снизить уровень возможной радиации — в Москве всегда хватало объектов атомной физики. Та же картина — целые тополиные рощи — и в районе метро «Сокол», где стоит теперь мрачный памятник «бороде». И вот уж где настоящие летние метели! Тополя, возможно, и полезны во все времена года, кроме… двух-трех недель своего цветения. Потому что тогда у Турецкого, вопреки всем уверениям врачей, что тополь здесь ни при чём, начинались приступы аллергии. Мало того, что тополиные вьюги засоряли город, они забивали глаза и ноздри, они заставляли чихать и плакать от непрекращающегося насморка, короче, они были лютыми врагами Александра Борисовича, представлявшего собой далеко не худший и не самый беспомощный образчик человеческих особей. И, обнаружив сейчас серые свалявшиеся «колбаски», которые он так любил поджигать в московских дворах в детстве, что иной раз приводило к непредсказуемым последствиям, Александр чисто машинально воровато обернулся, не видит ли его кто, и полез в карман за зажигалкой, чтобы привести казнь в исполнение, но вовремя одумался. Он. не дома, на той, уже не существующей Собачьей площадке, где в худшем случае мог бы заработать от давно покойного дворника дяди Мусы метлой по шее, а у черта на куличках, в Америке, и тут свои законы. Хрен их всех знает, может, за такой «подвиг» нарушителю закона грозит тюрьма? Тут «защитников природы» следует опасаться, они на все способны.

Постоял и пошел себе, дальше, но радужное настроение было явно подпорчено вторжением в его жизнь лютого врага. Ведь раз летают, значит, стригут не везде. А как у них в Бостоне с этим делом? Или в Нью-Йорке?

Можно сказать, что в данном случае он будто в лужу глядел. Хотя даже представить себе не мог, какие испытания его ожидают…

…Ее быстрые цокающие шажки — еще очень подходило слово «решительные» — он бы узнал и с закрытыми глазами. Короткий звонкий пробег, сумка, летящая в одну сторону, светлый плащ — в другую, и «красотка Кэт» с восторженным визгом повисла у него на шее.