Читать книгу "Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны - Миле Белаяц"

Ольга Манойлович и Данило Шаренац в одной из совместных работ отмечают, что книги, в которых указывается один «главный виновник», – обычное дело в историографии. Например, Ш. Макмикин сделал «козлом отпущения» Россию, Н. Фергюсон – Британию, а К. Кларк и Маргарет Макмиллан – Сербию. При этом позитивные и негативные оценки роли той или иной державы волнообразно сменяют друг друга. Сербия и ее участие в Июльском кризисе не исключение. Что касается ревизии общепринятых точек зрения, безусловно, полезной для науки, то она происходит параллельно со сменой поколений историков. Однако в случае с Кларком и М. Макмиллан, аргументация которых скорее провокационная, чем убедительная, нельзя говорить об истинной ревизии научных результатов. При этом не стоит забывать, что в 2013 г. опубликованы и книги, в которых ответственность за начало войны снова возлагается на Германию и Австро-Венгрию.

Британский историк Боян Алексов тоже критикует Кларка, который стремится к тому, чтобы сместить в сторону Сербии фокус рассмотрения глубинных причин Великой войны. В книге, которую нельзя назвать новаторской ни в связи с используемыми источниками, ни в отношении применяемой методологии, утверждается, что после Сребреницы стало ясно: сербский национализм – активный субъект исторического процесса. При этом Кларк ни в коей мере не может считаться специалистом по Балканам, о чем свидетельствуют и допущенные им многочисленные фактологические ошибки. Вслед за другими критиками Алексов отмечает, с одной стороны, автор восхищается старой Монархией, безотносительно всей истории с оккупацией, аннексией и управлением Боснии, а с другой – испытывает антипатию к Сербии, которая изображается в самых мрачных тонах. В представленной истории нет ни слова о глубоком недовольстве мусульман, их выселении, восстаниях. Сомнительны аналогии, которые Кларк усматривает между событиями далекого прошлого и сегодняшними перипетиями, связанными с Ираном, войнами 1991–1995 гг. Однако главный изъян работы – тенденциозный подход к выбору источников и постоянное морализаторство[478].

Кларк, а также некоторые другие историки и критики, продвигающие подобную литературу, не замечают или не хотят замечать описанный Андреем Митровичем диссонанс между скоропалительными решениями, принимавшимися под предлогом сербской ответственности и приближавшими начало войны, и официальными донесениями, поступавшими из Сараево, а потом и от специального делегата Фридриха фон Визнера (13 июля). Тогда ответственные лица и сам Визнер могли только констатировать, что совершившие покушение настаивают, что замысел их собственный и они только за помощью обращались к Цигановичу и Танкосичу. Визнер телеграфирует, что не только «имеются основания сомневаться в том, что национальное движение в Боснии и Герцеговине поддерживалось какими-то организациями в Сербии, которым благоволило сербское правительство, но и что “невозможно доказать участие сербского правительства в покушении, его подготовке или снабжении оружием злоумышленников”. Что-то вроде “нет возможности подозревать”, потому что имеется “намного больше поводов полагать, что это исключено”»[479].

О донесении, отправленном Визнером из Сараево 13 июля, вспоминает в своей работе «Год 1914» и французский историк Жан-Жак Бекер. Документ, который «потом забыли», всплыл только в 1919 г. во время Мирной конференции благодаря использовавшим его американским экспертам[480].

Таким образом, Кларк не хочет видеть или признавать факт, что Визнер и правительство за восемь дней до принятия решения о войне против Сербии (некоторые по этому поводу обрадовались сразу после покушения: «Война, война, война!») все еще искали предлог, который им не удалось обнаружить и после начала военных действий. Вышеприведенное недвусмысленно подтверждает это. Кларк сам невольно приводит данную информацию, добавляя при этом, что донесением Визнера воспользовались те (в том числе и участники Мирной конференции – М. Б.), кто утверждает, будто «Австрия решилась на войну безотносительно произошедшего в Сараево, которое лишь мимоходом упоминалось в качестве предлога»[481]. Реальная ситуация, по словам автора, была намного сложнее. Визнер на самом деле знал, что сербское правительство замешано, «однако имевшиеся у него доказательства не принял бы суд. Поэтому он не хотел использовать их в официальном процессе против Сербии. Об этом он четко заявил по возвращении в Вену». Следовательно, согласно Кларку и самому Визнеру, его телеграмму «совсем неправильно поняли». Об этом бывший специальный делегат рассказывал известному американскому историку Бернадотту Шмидту[482].

Кларк потом долго доказывает, что Вена хотела, чтобы все прошло идеально, насколько это возможно. При этом она не обратила должного внимания на «Черную руку», зациклившись на «Народной одбране» с ее «фантастической структурой». Автор не понимает, что «Народную одбрану» выбрали, потому что ее центр находился за границей (в Белграде) и ее руководство пользовалось правительственной поддержкой. Поэтому не составляло труда доказать, что сербское правительство знало об обществе и помогало ему. «Черная рука» выступала против кабинета во время июньского политического кризиса в Сербии, вследствие чего доказать связь между ними представлялось проблематичным. Как пишет Пфеффер, Чабринович под палками подписал в полиции протокол, в котором говорилось, что он получил деньги от Народной одбраны, а за оружием обратился к Милану Прибичевичу[483]. Кларку следовало бы знать, что австро-венгерские власти и их представители в Белграде следили за «Черной рукой» со дня ее основания[484]. Что касается Визнера, то перед ним стояла задача политического свойства, что нашло отражение и в его телеграмме. По-другому и быть не могло в обстановке поспешности, в которой австро-венгерские власти сочиняли ультиматум Сербии. Если каких-то подозрений не хватало для процесса, ничто не мешало Визнеру помочь правительству. Однако он по своей воле пишет: «…“что-то подобное нет оснований даже подозревать”, так как есть “намного больше причин утверждать, что это исключено”». Кларк ни о чем подобном не информирует своего читателя, зато обильно цитирует то, что потом Визнер вспоминал в разговоре с Б. Шмидтом.

Судебный следователь в Сараево Лео Пфеффер приводит детальную информацию о сотрудничестве с Визнером, который «верно проинформировал Вену, что на основе документов следствия по делу о покушении нельзя сделать вывод о том, что официальная Сербия имела к нему отношение». Отправленная им депеша гласила: «Элементы, относящиеся к периоду до покушения, не предоставляют никаких доказательств, подтверждающих факт пропаганды, осуществляемой сербским правительством. Однако сам факт, что движение получало из Сербии поддержку, оказываемую различными объединениями, служит хоть и слабым, но все-таки достаточным основанием… Нет абсолютно никаких доказательств того, что сербское правительство знало о покушении или о подготовке к нему или готовило оружие для его осуществления. Напротив, многое свидетельствует о том, что это было невозможно… Бомбы происходят из сербских складов – это не вызывает никаких сомнений. Однако ничто не указывает на то, что заговорщики получили их с этих складов ad hoc. Их могли передать им вооруженные комиты. Некоторые манифестации, имевшие место после покушения, – следствие пропаганды со стороны Народной одбраны. Целесообразно произвести дополнительное расследование в этом направлении. Готовятся мятежи, которые могут состояться в скором будущем». Два последних вывода Визнер, по мнению Пфеффера, сделал на основании информации, полученной в Земельном правительстве в Сараево. В документах следствия ни о чем подобным речи не шло[485].