Читать книгу "Кровь дракона - Денис Чекалов"

Уговаривая домашних, Петр быстро оделся, взял на всякий случай нож в кожаном чехле (старый остался в теле сгоревшего на пожаре). Поцеловал жену, обнял Спиридона, глаза которого тоже слезами заволокло, и вышел на крыльцо.

Первым взглядом притянуло лицо Потапа, искривленное болезненной усмешкой, не идущей ко всей обстановке, с глазами, лихорадочно блестевшими и за последнее время глубоко запавшими. Какая-то истовость светилась в них, чуть не провидческое исступление, придавшее величество фигуре плотника.

Петра изумило преображение соседа, но тут толпа качнулась в первом шаге и с криками «Веди нас, Петр» окружила его, вытолкнув затем вперед, по направлению к городу. Сборище было огромно. Когда Петр, возглавлявший людей, вышел на дорогу и оглянулся, часть горожан была только на подступах к оврагу, стены и дно которого пестрели людскими фигурками.

Разный народ объединяло шествие. Были тут и люди, искренне верившие в правоту своих действий, несчастные погорельцы, всего лишившиеся. Люди недалекие, не знавшие, как с бедой справиться, вдруг услышали они призывы, осветившие им путь. Встречались среди них ремесленники, купцы мелкие, иной люд разных ремесел. Были такие, что и раньше многие годы нищенствовали, ничего в пожаре не потерявшие, а напротив, решившие использовать повод поживиться, разграбив боярские хоромы.

Много было таких, как Петр и Потап, которым бояре раньше горе принесли незабываемое, камнем на сердце лежащее, дышать мешающее. Каждый по себе не имел сил пойти против обидчиков, а тут объединились люди, черпая силы новые в этом единстве. Примкнули сюда и разбойники, на дорогах промышляющие, вроде как законный путь грабежа увидевшие, но и сердцем возгордившиеся, потому как впервые в жизни праведное дело вершат. Встречались среди толпы и женщины, и дети, последние просто веселились, радуясь всеобщему оживлению после ужасов пожара.

И везде среди толпы, перебегая от одного к другому, змеились люди желтоглазые, речами убедительные, не давая никому опомниться да задуматься, зачем идут, да и кто их действительно ведет. А роль предводителя в пути постепенно перешла от Петра к Потапу. Голос разума в петровских призывах о справедливом суде тонет в бешеных криках толпы. Как начнет Петр говорить, возле него сразу заюлят, завертятся корочуны, личинами горожан местных прикрытые. Сами начинают кричать, голос его заглушая: «Смерть, смерть боярам!» Да и окружающих подбивают не слушать Петра, труса и отступника, смерть сына забывшего, к боярам льстящегося.

Где Петр, там и они, оттесняют его, толкают, да так быстро и незаметно, что он, как медведь разъяренный, на месте поворачивается, ищет хулителя, память сына поганящего, чтоб рукой своей мощной башку снести нечестивцу, да найти его не может. Не то Потап, преобразившийся возле крыльца в начале похода. В каком-то диком опьянении, огромный, с развевающимися волосами, размахивая дубиной, шел он впереди толпы, почти бежал, кричал о немедленной расправе:

— Порубим бояр окаянных, нечистой силы прислужников, всех истребим, как они губили без оглядки, равно что жен, что детей!

Петр пытался пробиться к обезумевшему Потапу, но так все случалось, что оттесняли его, отводили от плотника — то упадет кто, куча людей на него навалится, не обойдешь, то сам Петр на ровной дороге споткнется, да так, что ноги от боли нейдут, то люди перед ним сгрудятся, с криками «Веди нас, Петр!», уже глумливо звучащими. И все время расстояние между ними не сокращается, как в ночном кошмаре бывает. Да понимает Петр, что не сон это. Изнутри кто-то толпу объединяет, распаляет, уже и лиц не видно нормальных, все обезображены злобой, ненавистью, нетерпением страшным побыстрее добраться до врагов. Собираясь, взял с собой Петр амулет, но не видит от него помощи никакой, и в поисках Спиридона не помог, если б не случай, погиб бы парень. Так и сейчас — светится безделица на руке Петра без всякого проку. Мелькнула мысль, что яркий свет его вроде как притемнел слегка, да и исчезла, не до цвета безделки было кожевеннику.

Спиридон, отговаривавший Петра от участия в расправе, дома усидеть не смог. Как отвернулась Аграфена, молнией понесся за ушедшей вперед толпой. Догнав, к ней не присоединился, но и из виду не упускал, следуя за ней по узким боковым улочкам. Крепко верил Спиридон своим глазам, видевшим, как боярские холопи Москву поджигали, знал вину бояр, но чувствовал, что все происходящее — неправильно, не по-христиански, неправедное дело замышляется, в котором и его хозяин участвует.

Хоть и юн был Спиридон, но, наверное, именно поэтому сохранились в нем юношеская чистота и невинность, которые взрослые часто утрачивают. Эти чувства и помогли ему уловить дух греховности, сатанинской воли, спаявших толпу. Боялся Спиридон за жизнь Петра, но пуще боялся иного — что совершит Петр такое, чего себе не простит никогда.

Подойдя к хоромам Глинских, в мгновение ока выбили двери дубовые, укрепленные, ставни. Ворвались внутрь каким-то слитным клубком, ибо задние напирали на передние ряды, толкая вперед и не давая отклониться. Люди озверевшие начали ломать мебель, крушить внутренние двери, при этом столько желающих было принять участие в разрушении каждой вещи, что она превращалась буквально в щепки. При этом на пол высыпалось добро Глинских, и те, кто с самого начала шли поживиться, хватали его жадными руками, уберегая от уничтожения теми, для кого главной была только месть.

Кто-то из них, а может, и Потап это был, крикнул, крикнул, заглушая общий рев толпы:

— Не затем мы сюда пришли, чтобы вещи боярские крушить, а чтобы возмездия добиться! Мести, мести, смерть боярам!

Несколько человек схватили сабли, висевшие по стенам, и бросились во внутренние покои. Вновь выломав двери, толпа встретила двух бояр с саблями, приготовившихся защищаться. За ними, окаменев от ужаса, прижавшись друг к другу, стояли несколько молодых боярынь, подростков, все они пытались прикрыть собою маленьких детей, девочек и мальчиков. Ворвавшихся было так много, что бояре успели убить только первых двух нападавших — как стена людей накрыла их, засверкали сабли, и на полу осталось кровавое месиво. Старец, сидящий в кресле, видно, ходить не способный, поднял высохшую руку с криком:

— Холопы низкие, люди, чести не имеющие! Перед вами беспомощные дети и женщины, вы зверски, силой своей скотской, убили их защитников, так хоть беспомощным жизнь оставьте. Неужто своих жен и детей не помните?

Но ничто уже не могло остановить погромщиков, кровавая пелена затмила разум их. Вылетел вперед мужичонка хлипкий, с редкими слипшимися волосиками, усишками жалкими, да ручками тонкими. Видно, мелочь по торговой части, да мелочь, приобщившаяся к силе мрачной, и себя, может, впервые за всю жизнь, силой почувствовавшая. Взмахнул мужичонка саблей боярской, ухнул, да так ловко, споро снес старику голову, вроде заплечных дел мастер. Покатившаяся голова и брызнувший фонтан крови, окропивший передних, как будто дали новый толчок дикой ярости черни. Герой-плюгаш подхватил голову за седые волосы и бросил ее в женщин и детей, что вызвало бешеное веселье, больше похожее на вой.

Бежать из комнаты было некуда, подростки пытались закрыть стоявших за ними, мертвенно бледных, кричащих и рыдающих детей, но их убили в несколько секунд. Убивая женщин, из рук их выхватывали детей и бросали под ноги толпе.