Читать книгу "Кровь дракона - Денис Чекалов"

Стали многие нищими, да просить было не у кого. Подавленные несчастьем, многие сломленные им, горожане, не имея места голову преклонить, и работы, чтобы руки занять, все больше сосредотачивались на поиске виновных в их бедах.

Тем временем ходили по улицам люди странные, с глазами мертвыми (верно, от горя, думают иные), рассказывали о зверствах бояр, которые город подожгли, да людей извели, о страшном колдовстве, которое помогает им в делах черных. Все чаще звучала фамилия Глинских. Сказывали, великая княгиня кропила улицы Москвы водою, в которой лежали сердца мертвых, вынутые ею из тел.

Люди собирались на улицах, площадях, ибо иного пристанища не имели, звучали голоса тех, странных, а за ними и просто поверивших или желавших поверить россказням — поскольку найдя и наказав виновников, им будет легче жить.

Многие не верили, но против толпы пойти боялись. На слуху было имя Глинских, но Петр поминался не реже, ведь он первый пострадал от бояр. Злодеи убили его сына, который так и остался неотомщенным. Да и уважением Петр пользовался немалым — человек отважный, честный, мужеством не обделен, кому, как не ему, стать во главе мстителей?

Обо всех событиях доносил Петру Спиридон, который часто крутился среди сборищ на улицах. Поэтому для Петра не было неожиданным увидеть толпу народа перед своими окнами. Кричали люди и требовали, чтобы хозяин вышел.

В беседах со Спиридоном Петр думал о том, что говорят люди, но не хотелось ему возвращаться к ужасам противостояния с боярами, да силой нечистой, посланники которой, по словам парня, и поднимали почему-то толпу. Настораживало Петра и то, что против бояр Глинских народ подбивали такие же бояре. Спиридон спасся, дом и мастерская не пострадали, надо ли искушать судьбу? Но настойчивость толпы понуждала его выйти из дому.

Люди встретили его радостными криками, которые, явно кем-то направленные, постепенно вылились в призыв:

— Веди нас, веди на Глинских — погубителей народных! Смерть боярам.

Звучный голос Петра перебил шум толпы.

— Люди добрые! Лестно мне, что зовете возглавить на трудное дело. Однако праведность его одними только слухами держится. Видел ли кто глазами своими то, о чем говорите?

— Видел, видел, — раздалось в толпе.

Вперед выскочил вертлявый мужик, по виду холоп боярский, вереща:

— Видел, как тебя сейчас, княгиню Анну, кропившую улицы водой мертвой, от чего и пожар пошел. Неужто ты, Петр, струсишь?

— От опасности не бегал, все знают. Но не дело людей убивать без суда. Мы честные христиане, а не лихие разбойники. Идите по домам. Оставьте суд тем, кто судить поставлен.

— Нет домов у нас, некуда идти. Это тебе повезло, а мы, такие же мастеровые, нищими стали!

— Да, вы мастеровые. Руки есть, уменье есть — сможете и дома поставить. Работать надо, жизнь восстанавливать, а не толпами по улицам бродить, кровь проливать.

Здравый смысл и рассудительность диктовали слова Петра, но в глубине души звенела струна, отзываясь на призыв отомстить боярам. Стоявшие в толпе корочуны, притворившиеся простыми горожанами, снова голос подали. Просили они рассказать, как сына Петрова убили бояре. Один из них же, как бы откликаясь на просьбу, стал рассказывать, как Воротынский сбил мальчика под лошадей, затоптавших ребенка, как лежало несчастное дитя в снегу, покрытом кровью — и хоть все знали, что бояре убили, никто за смерть не ответил.

Слова злодея как бы смели стоящую перед домом толпу, глаза Петра не ее уже видели, а белую снежную дорогу, лежащее на ней тельце сына, голую ножку на снегу и сапожок рядом, спрятанные рукавички, которыми так гордился малыш.

Вот он и Аграфена остаются в пустом доме, где самая малая вещица напоминает о сыне — его расписная деревянная ложка, лошадка в углу, деревянная сабля, подаренная Потапом.

Вот ночь после похорон, и он с ужасом, ясно осознает, что сын впервые за его жизнь не дома, а в холодной, мерзлой земле, и никогда, никогда не вернется он наверх, на теплую, зеленую землю, по которой бегал так весело, сверкая светлыми своими глазами.

И вот сама судьба дает ему в руки оружие против всемогущих бояр, самое время заставить их заплатить за смерть сына. Душа Петра не выдерживала, он вновь видел обращенные к нему ожидающие лица. Общий дух собравшихся, как бы становясь чем-то материальным, тянул Петра за собой, в толпу.

Потап, вышедший из дома и в продолжение речей стоявший возле крыльца Петра, Потап, всегда смертельно боявшийся бояр и предостерегавший кожевенника против борьбы с ними, Потап, который ужас перед ними пытался скрыть в вине — именно он, видя колебания Петра, вдруг стал глашатаем толпы, призывая к расправе над ненавистными боярами, к убийству их.

«Должно быть, ужасы и горе, виденные им на пожаре, слишком напомнили ему собственную беду, смерть Полюшки. Совсем помутился рассудок бедняги», — подумал Петр мельком.

Он принял решение и, обращаясь к толпе, вымолвил:

— Пора призвать боярей к ответу. Поставить их перед судом праведным.

Его согласие вести толпу, независимо от цели, которую он определил — праведный суд — вызвала взрыв восторга и хвалебных криков. Стоя за приотворенной дверью, Аграфена и Спиридон, не дыша, слушали речи Петра. Сердца их оборвались, когда он согласился встать во главе толпы. Как только Петр заскочил в дом, чтобы обуть сапоги (на крыльце он стоял босиком), жена и подмастерье в один голос стали упрашивать его отказаться от безумной затеи.

— Посмотри, какие люди стояли в толпе. Прав Спиря, они и на людей непохожие. На лютое дело тебя зовут, не верю я вьюну этому, что выскочил к крыльцу, будто бы видел он чародейство княгини. Глаза у него лживые да увертливые. И Потапа вроде околдовали, сам тебя призывал к любомудрию, а теперь зовет кровь проливать, добра от тебя не помня, — почти кричала обычно сдержанная Аграфена.

— Дядька Петр, — вторил Спиридон. — Не ходи, погубишь душу свою. Узнал я в толпе людей, которые гнались за мной. Они сами город поджигали. Если вместе с ними пойдешь — не вернешься, тебя за разбойство казнят, а они в стороне спрячутся.

— Не накликай беду, Спиридонка. А ты, Аграфена, подумай, как могу я отгородиться от людей, которые за помощью пришли. Как им после в глаза смотреть буду, да и тебе тоже. Небось, не за зайца дрожащего выходила, потом в глаза мне не глянешь. Что до слов Спиридона, то в толпе, да в том страхе, в котором он был, можно легко обознаться и напраслину на честных людей навести. Ты знаешь, Граня, как хотел я поквитаться с убийцами Алеши. И убил бы, рука не дрогнула, если б не защищались силой бесовской. Но сейчас я иду не убивать, а призвать бояр к суду. Вишь, как народ настроен, должен я попытаться их в разум вернуть, помешать злодеями непрощаемыми стать, на руках которых кровь несмываемая. Да и знаю я, бояре есть честные, достойные, бога почитающие. Никак не возможно допустить, чтобы в ярости побили всех без разбору, а не слышал я, чтобы к суду призывали, все к смерти.