Читать книгу "Спокойный хаос - Сандро Веронези"

Женщина не отстранилась. Иоланда по-прежнему смотрит на нас, а женщина не отстраняется…

Очень легкими прикосновениями я начинаю ее поглаживать, стараясь отстраниться от нее как можно дальше, чтобы избежать настоящего физического контакта: я не могу избавиться от воспоминания о том, что со мной случилось в море. Никаких прикосновений к шее, к волосам, к бедрам или другим мягким и, более того, обнаженным частям ее тела, иначе податливое изобилие ее пышных телес матроны может вновь спровоцировать меня. Ее плечи. Они не обнажены; хоть они-то твердые; их-то я и поглаживаю едва ощутимым прикосновением руки, только чтобы заявить о себе. Серьезно, менее ощутимо просто уже невозможно прикасаться к женщине. Я почти не дышу, чтобы не вдыхать запах ее духов — в нем и море, и можжевельник, и даже что-то такое от карри — хотя мои ноздри едва улавливают тонкий аромат, я сознаю, что и эта доза для меня опасна. Пока она взахлеб рыдала у меня на груди, будто в самом этом плаче черпала энергию, необходимую для его же подпитки, я думал, что все эти ее эмоции слегка преувеличены, — согласен, я спас ей жизнь, и в тот момент, когда я спасал ее, гасла жизнь моей жены, этот факт, следуя романтической версии, развитой россказнями Карло во время великосветских приемов, и определил мое бездействие, приковавшее меня к этому месту на школьном дворе, что ж, все это вместе взятое очень даже может ее растрогать, но не до такой же степени — вдруг меня пронзило, как стрелой, открытие, касающееся непосредственно Карло: я догадался, что между тем, что два месяца назад он спас тонущую незнакомку, и тем, что двадцать лет назад он не мог предотвратить смерть девушки по имени Трейси, утонувшей в Темзе, о которой с тех самых пор думает днем и ночью, есть прямая связь; теперь это мое открытие проливает свет на порыв, с которым в тот день он рванул в воду на помощь утопающим, и меня за собой потащил, чего уж там греха таить, — инициатором-то спасения был он, нужно и это признать, я только побежал за ним вслед, — сейчас я понял, почему он будто катапультировался в воду, я это сделал, потому что так сделал он, но сейчас ясно, что он так поступил во имя того, чтобы больше никто в этом мире никогда не утонул, никогда больше, нигде, бедный мой братишка, — и все же, повторяю, пока я думал обо всем этом, что, казалось, должно было давно вытеснить из моего сознания плотские мысли, ведь и объятие наше, если и могло питать их, то самым минимальным образом, тем не менее, это опять со мной случилось. Эрекция. Опять мощная и дикая. Опять ее вызвало соприкосновение с этой женщиной, как будто моим тестостероном всегда распоряжалась только она.

Я скосил глаза в поисках Иоланды, а что, если она еще пялится на меня, на мое счастье, она больше не смотрит в нашу сторону, она ходит по дорожке кругами, донельзя поглощенная разговором по телефону: спина сгорблена, голова опущена, волосы падают ей на лицо и закрывают его, как занавесом, она что-то говорит с таким видом, как будто это ужасный секрет. Но зато на меня сейчас смотрит Неббия, конечно, своим шестым собачьим чувством он улавливает во мне флюиды животной природы, которая в эту минуту роднит нас. Еще поэтому мне абсолютно необходимо взять ситуацию в свои руки.

Как можно деликатнее я стараюсь высвободиться из объятий женщины. Она не противится, сама убирает руки с моих плеч и сразу опускает голову, но и с опущенной головой продолжает всхлипывать. У нее красивые светло-каштановые волосы, — это их натуральный цвет, — шелковистые и блестящие. Она хорошо одета: на ней черный брючный костюм, возможно, от Армани, а не майка и не джинсы в обтяжку, да и пупок ее тоже надежно прикрыт, на ней отличные брюки и легкий жакет, в такую жару так и должны бы одеваться все сорокалетние состоятельные женщины; надо сказать, что она невысокая и от талии вниз даже очень бесформенная и, что самое главное, мы больше не прикасаемся друг к другу; тем не менее, моя эрекция даже и не думает опадать. Проклятье, ее вымя — его так много, что я не могу на него не смотреть. Да что там говорить, ее сиськи точно искусственные, наверное, она сделала пластическую операцию, иначе в ее-то возрасте разве была бы у них такая консистенция — насколько бы в прошлом ни была к ней щедра мать-природа, но со временем эту консистенцию она наверняка бы у нее отобрала…

Она поднимает голову, медленно, робко; лицо ее, все еще вздрагивающее от всхлипов, светлое и широкое, усыпано веснушками; это типично флорентийское лицо, она похожа на женщин эпохи Медичи, вот она какая оказывается — красивая; такая красота доступна только поистине богатым женщинам.

— Я… — прошептала она.

У нее несколько приплюснутый нос, это я запомнил, голубые глаза покраснели, распухли от слез, на шее ниточка жемчуга, висячие сережки усыпаны бриллиантами, отражая свет, они искрятся всеми цветами радуги.

— Я…

Я сделал безумный жест и, надо признать, это вовсе не мое решение, этот жест, во всей его банальности, породило не мое сознание, а, можно сказать, моя взъерепенившаяся плоть: я прижимаю к ее губам указательный палец (мой указательный палец к ее губам) прижимаю его ласково, но бесцеремонно — это идеальная прелюдия к тому, что, боюсь, я намереваюсь сделать сразу после этого, потому что это стало возможно, близко, даже естественно (тебе хотелось натуры, вот тебе и натура — угощайся), короче говоря, я сгораю от желания схватить ее за здоровенные ягодицы, прижать к себе так, чтобы она своим животом почувствовала мою эрекцию, и зацеловать ее, пока она не задохнется. Я не сомневаюсь, что именно это надеется увидеть мой братишка Неббия, здесь: но, возможно, что и она ожидает от меня нечто подобное, судя по тому, как она явно во власти создавшейся эрогенной атмосферы оцепенела, заторможенная настроениями и эмоциями, прерывисто задышала…

Но я ведь не животное, мне бы хотелось это подчеркнуть. Мне стыдно.

Палец прочь.

— Тсс… — шиплю я. — Молчите, молчите.

Какая ошибка. Я назвал ее на вы, и как эротично, черт возьми, это прозвучало! Проклятие, впрочем, когда у тебя вздыбливается член, все становится эротичным.

— Садитесь, — приглашаю я ее.

Может быть, если я поменяю положение…

Женщина покорно садится, и я сажусь рядом с ней.

— Не плачьте, — уговариваю ее я.

Женщина кивает, копается в сумочке и вытаскивает белоснежный носовой платок, вытирает глаза. Она больше не плачет, но глубокие всхлипы все еще сотрясают ей груди.

— Рад снова вас видеть, — говорю я. — Как дела?

Она перевела дыхание, но вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, заплакала, на этот раз намного громче, как будто тот факт, что она меня больше не обнимает, увеличил громкость ее переживаний. Иоланда снова повернулась в нашу сторону, но на этот раз едва ее взгляд встречается с моим, она тут же отводит его. Неббия продолжает пялиться на нас, он явно разочарован. С проезжей части долетает и привлекает внимание всей нашей компании рев клаксонов, там уже вырос длинный хвост машин, видно, где-то впереди образовалась дорожная пробка. Вон и муниципальный полицейский подошел — другой, я с ним не знаком, — но водителям машин в конце очереди его не видно, и они, как сумасшедшие, жмут на клаксоны. Посреди проезжей части стоит машина техпомощи, она и создает затор на дороге. Полицейский просит водителей потерпеть минутку. Оказывается, что техпомощь грузит разбитую «СЗ» — черт, именно сейчас. Полицейский идет вдоль хвоста машин и старается успокоить самых ретивых водителей, но гулкий кавардак вовсе не собирается стихать, зато женщина потихоньку перестает плакать, и вся как-то подбирается и успокаивается.