Читать книгу "Моя судьба - Саша Канес"

— Что меня ждет за это? — спросила я.

Мне не ответили. Через минуту к нам подошел Култыгов в сопровождении двух милиционеров. Он бережно вел под руку ветхого старика, тяжело опирающегося на кривую суковатую палку. Руки у него тряслись — видимо, «привет» от Паркинсона. Али-Хассан вынул из кармана платок, забрал у меня «ПМ», тщательно протер его платком и протянул старику. Тот, не переставая трястись всем телом, переложил палку в левую руку и изо всех сил вцепился в пистолет. Али-Хассан сказал что-то на родном языке. Старик быстро закивал и направил ствол на тело Аслана. Рука старика дрожала, и Култыгову пришлось помочь ему держать «ПМ» в направлении лба покойника. Грянуло подряд два выстрела, и лицо мертвого бандита окончательно превратилось в месиво. Стоящие за спиной старика милиционеры схватили его под локти и потащили к своей машине. Старик издал клокочущий звук, отдаленно напомнивший смех, попытался выкрикнуть «Аллах акбар!», но зашелся кашлем и безвольно повис на руках милиционеров.

— Проблем больше нет, — проговорил Али-Хассан совершенно спокойно. — Ни у вас, ни у него!

Он бросил платок себе под ноги и втер его ботинками в кровавую грязь.

— Как вы могли! — закричала я. — Я не хочу, чтобы этот старик отвечал за меня! Я готова все объяснить в суде! Я защищалась! Я могу доказать!

Али-Хассан молча повернулся ко мне спиной и неспешно направился в сторону толпы соотечественников, воющей пред видом пылающих жилищ.

— Вы ничего не поняли, — проговорил молодой фээсбэшник. — Он не вас выручал. Култыгов спасал этого старика и всю его семью, состоящую из старух, вдовых баб и детей.

— От чего? — не поняла я.

— Он только что спас их род от позора. Убитый вами ублюдок несколько лет назад зарезал в драке ножом единственного сына старика. Все вокруг знали это, но никто не дал показаний, и доказать ничего не удалось. Старик остался единственным взрослым мужчиной в своем ослабевшем роду. Он должен был отомстить. У них такой закон. Иначе позор будет лежать даже на правнуках. Теперь старика задержат. Он с радостью подтвердит, что лично убил убийцу своего сына в присутствии сотрудников МВД. Надеюсь, вам не придет в голову выставить несчастного деда лжецом?! Нет?!

— Но он же еле жив! — воскликнула я. — О каком суде, каком заключении может идти речь! Он не доживет до суда!

— Вы правильно заметили, он стар, болен и до суда, скорее всего, действительно не доживет. Но умрет он счастливым и гордым. Все вокруг будут знать, что его сын отмщен. А как было на самом деле, никто никогда не узнает. Не правда ли?!

Я не знала, как отвечать.

— До нашего приезда здесь была паника, и в темноте наверняка никто не заметил этого тела и уж тем более не опознал его. А их Аллах простит нам, неверным, эту маленькую ложь! Правда ведь?! — Парень похлопал меня по плечу, улыбнулся и направился к машине.

В Старой Днепровке шел настоящий бой. Там уже не дети и старики, а молодые и здоровые горские бандиты, захватившие здание клуба, били из автоматов по фермерам, механизаторам и колхозникам, вооруженным охотничьими ружьями.

Уже в Москве я с ужасом узнала от Иры, что этот бой стал для милого паренька Кирилла последним. У него остались двадцатилетняя жена и годовалая дочурка.

Мое возвращение в Москву было кошмарным. Аниту похоронили на маленьком, никому не известном кладбище, расположенном в тридцати километрах от города по Киевскому шоссе. На похоронах нас было только трое: я, Лалит и Ирина, которая по моей просьбе организовала похороны. Она же привезла нас на своей машине вначале в криминальный морг шестьдесят девятой московской больницы, а потом и на кладбище. Седой и еще больше почерневший от печали Лалит Чатурвэди нес гроб от «пазика»-катафалка до могилы вместе с тремя местными работягами. Могильщики были столь же черны, как сам индус, — то ли от въевшейся в кожу земли, то ли от беспробудного пьянства. Брахман был молчалив, мрачен и абсолютно трезв. Он прилетел из Швейцарии ночью специально, чтобы проводить в последний путь внучку своих друзей. С гибелью Аниты прервались сразу два таких непохожих рода: профессора Шаховского и бандита-коммуниста Вердагера. Меня же, по понятным причинам, вообще не покидало ощущение, что я присутствую на собственных похоронах. Анита второй и последний раз приняла на себя удар, направленный на меня!

Прямо с кладбища Ирина отвезла нас с Лалитом в аэропорт: он улетал в Индию, а я в Киев. На прощание моя бывшая сотрудница еще раз подтвердила, что остается в структуре Егерева и Черткова только для того, чтобы работать на нас.

Леня с ребенком ждали меня в столице «незалежной Украины». Мы не стали рисковать и не повезли Маленького Тао в Россию. С нас было довольно! Пройдя предполетный досмотр, я наконец позвонила маме и Даше. Наврала, разумеется, что звоню по-прежнему с острова и передаю им пламенный привет от внучка и братика. Теперь, уже без всяких отсрочек, я велела им готовиться к отъезду.

Самолет Лалита улетал всего на пятнадцать минут раньше, чем мой, и мы опять оказались за тем же столиком, за которым выпивали в день нашего знакомства, когда Манго Сингх представил нас друг другу. Сегодня Лалит пил только воду.

— Готовитесь к встрече с родителями? — спросила я его, удивившись выбору напитка.

— Я не буду пить, пока не разберусь с Чертковым.

— Почему с Чертковым? — пожала я плечами. — Того, кто стрелял в Аниту, уже нет.

— Ты молодец! — кивнул Лалит и сжал мою руку на подлокотнике кресла. — Но сдал ее… тебя… нас… именно Чертков! И ты это знаешь!

— И Семен это знает, — добавила я.

— Вот мы с Семеном и поработаем над всеми вопросами! А ты… Ради бога! Ты отдыхай! Займись своими детьми! Ты через два часа уже встретишься с собственным сыном! Забудь обо всем! Забери отсюда мать с Дашей и Ромой и уезжайте на этот Кануй! Умоляю, чтобы здесь, во всяком случае в Москве, духу твоего не было! И в Израиле не появляйся — слишком маленькая страна для твоих неприятностей.

— Боюсь, мне там нечего делать, пока мое дело окончательно не закрыли. Его же там пока только пересматривают!

— Оставь! На Кануй! На Кануй! — С этими словами Лалит поднялся и направился к своим воротам на посадку.

В киевской гостинице любимый мой Леня рассказал о своих приключениях. Я опять недооценила этого человека! Я считала, что он бежал и бросил меня. Но это был бы не он! Получив объяснения от доктора Харикумара, Леня помчался в Россию. Ему быстро повезло. Он отыскал в Саратовской области некоего Гошу Фомина, с которым познакомился во время «химической отсидки». Гоша, бывший борец-тяжеловес, был Лениным соседом по комнате в общежитии, и Леня помогал ему заочно доучиваться в сельскохозяйственной академии — с очного отделения Гошу отчислили за драку на дискотеке. Из-за этой же драки его и посадили. На свободу они вышли в один день, и Гоша, когда они разъезжались по домам, велел Лене обращаться к нему в случае необходимости в любое время. С тех пор Гоша стал Георгием Степановичем и являлся, как это принято теперь называть, авторитетным и уважаемым человеком в области. Он был одновременно и бизнесменом, и членом областного законодательного собрания. Его фирма занималась недвижимостью, землей, водкой и в том числе зерном. Как выяснилось, у господина Фомина имелись свои счеты с «чехами». Возможно, еще и поэтому он сдержал свое слово, данное много лет назад, и помог вызволить нашего ребенка. Трое сотрудников его собственной службы безопасности примчались в соседний областной центр за три часа до нас с господином Култыговым. Узнав, что произошло, они по своим каналам обнаружили Усмана с ребенком еще на окраине Волгограда и «вели» его до того самого места, где мне позднее довелось увидеть погрузку обгоревшего усмановского автомобиля силами дорожных служб и МЧС. Трое сотрудников Георгия Степановича Фомина и Леня следовали на черном мерседесовском джипе в пятидесяти метрах за Усманом. На заднем сиденье бандитской машины лежал самый дорогой в мире сверток — наш с Леней сынок по имени Тао. На перекрестке Усмана остановил молодой капитан-гаишник в бронежилете с «калашом» на шее. Весело подмигнув бандиту, он попросил предъявить документы. Пока Усман рылся в карманах, тот заметил, что ребенок лежит на заднем сиденье и спокойно спит. Капитан подал успокаивающий сигнал стоящим на обочине двум коллегам и подъезжающей сзади машине, в которой сидел и мой Леня.