Читать книгу "Колокола - Ричард Харвелл"

— На самом деле — можешь, — ответил я. — Ты родом из этих мест?

— Кузен моего дяди — почти король, — гордо произнес он.

При этом мальчишка ударил себя кулаком в грудь, которая была такой тощей, что уместилась бы у меня в ладонях. Интересно, когда он в последний раз ел?

— Это хорошо, — кивнул я. — Мне нужно одно место. Можешь помочь мне найти Бургтеатр?

— Королевский театр при дворце, — отчеканил он. — Это на Михаэлерплатц. Позвольте Лотару быть вашим проводником.

Я согласился. И пошел вслед за ним по спящему еще городу, вверх по невысокому холму. Слева в утреннем тумане едва виднелась черная церковь, булыжник мостовой был обрызган веснушками свежего навоза. Мы не сворачивали ни налево, ни направо, и дворцы вокруг нас становились все больше и изысканней.

He прошло и десяти минут, как мы вышли на площадь.

— Михаэлерплатц, — произнес Лотар с поклоном.

Я изумленно вздохнул. В отдалении на фоне светлеющего неба отчетливо вырисовывалась линия крыш самых высоких зданий, какие мне только доводилось видеть. А на площади стояло что-то вроде изящно изукрашенного дворца с куполами и статуями белых всадников на фронтоне.

— Боже мой, — сказал я своему провожатому, указывая на величественное здание. — Это театр?

— Нет, — ответил он. — Это зимний манеж — для принцесс и их пони. Ваш театр — вон он.

Я пошел туда, куда указывал его протянутый палец, держась стены этого самого манежа, которая неожиданно так резко оборвалась, будто ее обрубило громадным лезвием с неба, а потом все вниз и вниз, к каменной коробке без окон, приютившейся в самом углу площади. В Санкт-Галлене это могло бы быть чем-то стоящим внимания, но здесь…

— Совсем маленький, правда? — проронил я.

Лотар хмуро взглянул на меня:

— Величайший театр империи. Четырнадцать сотен людей вмещается.

— Он совсем не похож на театр, — заметил я, разглядывая фасад, на котором не было ни дверей, ни окон.

— Раньше это был Ballhaus.

— Танцевальная зала?

— Нет, раньше тут принцессы могли поиграть в мяч. А сейчас здесь театр. По мне, так хоть ворота в ад. Меня все равно никогда внутрь не пустят.

Я пошел по площади дальше. Дворцы за моим театром стали еще больше.

— Ну что, вы довольны? — спросил Лотар. — Довольны моими услугами?

Я рассеянно кивнул.

— Два крейцера, — сказал он.

— Что? — спросил я.

— Моя плата. Вы должны мне два крейцера.

— За что?

— За услуги.

— Да тут платить не за что. Любой дурак мог дорогу найти.

— Любой дурак, но не вы. Два крейцера.

— Но…

— Два крейцера. — Он вытянул руку и подошел ближе.

— У меня нет ни пфеннига.

— Я тебя за ногу укушу. — Мальчишка оскалил зубы — желтые, но достаточно острые для того, чтобы исполнить угрозу.

Я попятился.

— У меня нет ничего! — закричал я. — Я такой же бедняк, как и ты.

Он оглядел меня с ног до головы, как будто в первый раз заметив, что на мне была одежда с чужого плеча. Нахмурился при виде моей бедности.

— Тогда отдавай свои башмаки, — потребовал он.

— Нет!

Он бросился на них и, не успел я отпрыгнуть, сорвал один башмак. Очень скоро он повалил меня и, хотя я был вдвое его выше, стащил с меня и второй. Но я тоже вцепился в них и изо всей силы рванул к себе, а он, пятясь, тянул их в свою сторону. И этот маленький звереныш потащил меня за собой по площади, ухмыляясь при этом.

И вдруг он укусил меня за руку.

Я взревел от боли, стал вырываться, и единственная вещь, лежавшая в моем кармане — толстый кусок истекающего слезой сыра, последнее из украденных мною съестных припасов, — упала на землю.

Глаза Лотара полезли на лоб. Он отпустил башмаки и бросился на сыр. Начал рвать его зубами. Я сделал робкую попытку спасти свой завтрак, но он умчался со скоростью ветра.

Я отряхнул от пыли одежду Бориса и поднял из грязи пуговицу. От Лотара в воздухе остался витать слабый запах сыра, и мой желудок забурлил. Я огляделся, и окружающая архитектура очень быстро мне все объяснила: Михаэлерплатц была весьма неподходящим местом для прогулок, если только вам не захотелось посетить имперские казематы. И я повернул к довольно-таки непритязательному на вид театру. На этой площади он был так же не к месту, как морщинистая старуха на роскошном балу.

И все же я почувствовал, как кровь стремительно побежала у меня по венам и затрепетало сердце.

Подошел к нему. Фасад здания был глухой, за то за углом нашлась громадная двустворчатая дубовая дверь — единственное, что по своему размеру соответствовало первому театру империи. Я постучался в эти внушительные двери, но результатом был только глухой звук ударов. Двери передо мной не распахнулись.

Целый час я мерил шагами площадь. Было очень тихо: империя оживала по ночам. Иногда одинокая карета проезжала по Михаэлерплатц. Мул, напрягаясь изо всех сил, тащил за собой телегу, доверху груженную дынями-канталупами. В воротах за театром я заметил пустынную Замковую площадь, но каждый раз, как я пытался незаметно приблизиться, в надежде проскользнуть в них, стражник, стоявший на часах, грозно поднимал брови: А ну-ка, давай попробуй. И я поворачивал обратно.

А потом, когда час уже был на исходе, я заметил нечто странное. На фасаде здания, на высоте моего бедра, располагалась крошечная квадратная металлическая дверца. И внезапно эта дверь распахнулась. Из нее появилась пара рук. За ними показалась голова. Руки опустились на землю, притворившись ногами. А ноги тем временем тоже вылезли из двери, и каблук, подобно ладони, крепко ее захлопнул. Затем обладатель этих перепутанных рук и ног распрямился и куда-то унесся. Я был почти уверен, что это мальчик, поскольку ростом он был не выше, чем хваткий Лотар, но только у этого сорванца оказались мужская борода и целая грива волос.

Едва он скрылся из виду, я внимательно изучил маленькую дверцу и опознал в ней скат для угля, которым уже давно не пользовались. Попробовал подцепить ее ногтями. Попробовал приподнять ее или сдвинуть вбок. Но открыть так и не смог. Я занимался этим уже несколько минут, когда услышал сердитый крик:

— Эй! Не трогай дверь!

Я обернулся и увидел вернувшегося маленького бородача. Было в нем что-то от грызуна. Его волосы и борода были цвета каштана, так же как и заросли волос на груди, видневшиеся из-под распахнутой рубахи. Он был худым и мускулистым. С глазами, как черные бусины, с плотно сжатыми губами и очень плоским затылком. В одной руке он держал каравай хлеба, в другой — кусок колбасы. Колбаса была толщиной с его руку, а каравай хлеба — круглым, как шапка волос на его голове.