Читать книгу "Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб"

— Вы, наверное, очень рады, — отзывается Кэт, брови и уголок рта у нее вздрагивают, и ее слова звучат иронично.

Щеки Эстер слегка розовеют, и она не знает, что ответить.

— Еще бы, — произносит Эстер.

Когда Кэт отправляется к себе, Эстер подходит к окну. Наконец-то, думает она, ей удалось разобраться с маленьким недоразумением спокойно и разумно и равновесие восстановлено. Содержать дом в порядке, поддерживать в слугах бодрость духа, чтобы вся работа исполнялась как будто сама собой, — это тоже в большей степени обязанность жены. Нехорошо, чтобы муж видел, как делается домашняя работа, как стирается белье, как слуги перебраниваются между собой или получают выговор от хозяйки. Она рада, что Альберта не было дома и она смогла все благополучно уладить без него, подальше от колючего взгляда Софи Белл. Она смотрит на опаленный солнцем сад, где ее бордовые розы роняют на лужайку лепестки, похожие на застывшие слезинки.

Не получается. Эстер не может убедить себя даже этими рассуждениями, будто рада сегодняшнему отсутствию Альберта. С тех пор как Эстер разбудила его лаской, оказавшейся нежеланной… с тех пор как открыла для себя некую часть его анатомии, прежде являвшейся для нее полной загадкой, он проводит больше времени вне дома, чем дома, и снова увлекся ранними прогулками. Проснувшись сегодня затемно, она обнаружила, что муж уже ушел. Она понятия не имеет, куда он ушел, зачем, потому что он больше не рассказывает ей о своих планах на день. Эстер наблюдает, как черный дрозд расклевывает улитку на плитках дорожки. От резкого тук-тук-тук последних ударов ее мысли как будто покрываются трещинами, раскалываются, лишаясь смысла. Что-то пошло очень и очень неправильно, вбив клин между ней и Альбертом, однако она не может сказать, что именно, и не видит способа все исправить.

Кэт нарочно не смотрит на Робина Дюррана, прислуживая за ужином. Викарий необычайно оживлен. Нос и щеки у него обгорели на солнце, отчего кажется, будто лицо пылает от волнения. Он задает один вопрос за другим: с кем теософ беседовал, и что ему ответили, и каков будет их следующий шаг в грандиозном деле донесения истины до широких масс, и не хочет ли Робин просмотреть статью о совершенных ими открытиях, над которой работает викарий? Ответы Робина звучат вяло в сравнении с живыми вопросами викария, и лишь огромным усилием воли Кэт отказывается от попытки взглянуть на него, чтобы прочесть на его лице правду, которая, как она понимает, не прозвучит в словах. Кэт знает, где его искать, и позже, когда она выходит во двор, он уже ее ждет в дальнем углу, курит и, сгорбившись, вышагивает из стороны в сторону.

— Ну как? Проглотили они вашу ложь? — спрашивает его Кэт, безрадостно улыбаясь.

Робин бросает на нее испытующий взгляд, резко раскрывает пачку с сигаретами, предлагает ей. Она берет, сует сигарету в рот, а он подносит огонь, прикрывая спичку ладонью от свежего ветерка, который резвится во дворе, неся благодатную прохладу.

— Вас послушать, так я просто ужасен, — замечает он рассеянно.

Робин переступает с ноги на ногу, как будто ожидает, что ему вот-вот придется бежать или драться.

— Разве это не так?

— Нет! Все, что я создал, — это портрет истины. Материальное подтверждение, необходимое для тех, кто не хочет принимать нематериальные доказательства…

— Вы создали. Все ваши дела можно назвать одним словом — ложь. И вы сами это знаете, — отвечает Кэт учтиво.

Она делает долгую затяжку, выдыхает голубой дым в движущийся воздух. Робин улыбается, затем издает короткий смешок.

— А знаете, я почти рад слышать, как вы это говорите. Такое решительное отрицание после нескольких дней разнообразных иносказаний, уклончивости и неуверенности, — говорит он.

— Значит, они не купились?

— Некоторые да, но не все; некоторым очень хотелось бы, но они не способны; некоторые не хотят, однако находят это вполне возможным… — Он качает головой. — Нет, все пошло не вполне так, как я надеялся. Кажется, им требуется больше подтверждений.

— Больше? — спрашивает Кэт, тут же настораживаясь.

— Возможно, вы снова понадобитесь мне, Кэт. Некоторые члены Общества намекнули, что… образ элементаля был нанесен на пластину до проявки. Я пытался объяснить им, что я не художник. Но, наверное, они решили, что у меня мог быть сообщник. Вероятно, они пришлют кого-нибудь понаблюдать за процессом проявки следующей серии фотографий, если мне посчастливится еще раз встретиться с элементалем и запечатлеть его, — отвечает он, позволяя намеку повиснуть в воздухе.

— Вот интересно! Наверное, непросто будет объяснить, что я делаю на лугу в парике и в шифоновом балахоне.

— Нет-нет. При самом процессе съемки, скорее всего, никого не будет. На этом я сумею настоять. Посторонний человек нарушит равновесие, вынудит дух спрятаться. Но вот потом их эксперты отправятся со мной в проявочную… Да, вероятно, вы снова потребуетесь мне, Кэт.

— Почему вы так упорно цепляетесь за это?

— Что вы имеете в виду?

— Вы, мужчины. Почему вы так упорно стремитесь вписать свое имя в историю? Оставить после себя хоть какой-нибудь… след?

— По-вашему, я к этому стремлюсь?

— Разве нет? Вы пробовали себя в поэзии, пробовали в политике… теперь вот пробуете себя в теософии и готовы на лжесвидетельство, лишь бы добиться своего. Может, лучше просто жить и давать жить другим? Вы умрете, и вас забудут, как и всех остальных, — произносит Кэт, пожимая плечами и глядя на него сквозь опущенные ресницы.

Робин моргает, ошеломленный ее словами.

— Я не хочу, чтобы меня забыли. Я… — Он в растерянности вскидывает руки. — Значит, в этом и состоит разница между мужчинами и женщинами? Значит, по этой причине мужчины чего-то добиваются в жизни, а женщины просто существуют? Поэтому имена мужчин навечно остаются в истории?

— Ничто не остается навечно. Вы что, не читали «Озимандию»?

— Китса? — спрашивает он, и Кэт качает головой:

— Шелли. Только над вами посмеялись. Над мужчинами. Женщины — бессмертны. Мы оставляем след в наших детях и в детях наших детей, тогда как мужчины стараются стать первыми, карабкаясь в гору.

— Неужели? Разве след отцов не остается в детях?

— Остается, если мужчина удосужится его оставить. Если он не слишком занят тем, чтобы лезть в гору. Или выискивать эльфов. Может быть, вы поймете, что это лучший путь к бессмертию, чем наряжать горничную в костюм феи и лгать?

— Остепениться, жениться, наплодить детишек? Нет, я так не думаю. Но я стану бессмертным, Кэт. Я оставлю память по себе, и мое имя будут помнить всегда. Даже когда мир изменится и героические подвиги моих братьев покажутся самыми обыденными, меня будут помнить.

— Так вы делаете все это из зависти к братьям? — с недоверием переспрашивает Кэт. — Печально.

— Кто вы такая, чтобы судить, Кэт Морли? Вас-то никто не вспомнит, однако со мной у вас есть шанс приобщиться к чему-то великому, что изменит мир, — говорит Робин, продолжая метаться: несколько шагов в одну сторону, несколько — в другую.