Читать книгу "Луденские бесы - Олдос Хаксли"

Затем начался экзорцизм хорошенькой сестры Агнессы. Я уже рассказывал, как Киллигрю описывает эту сцену. Зрелище того, как двое крестьян держали девушку за руки, а монах торжествующе топтал ногами ее белую шею, наполнило сердце юного кавалера ужасом и отвращением.

На следующий день все началось заново, но на сей раз спектакль вышел более интересным. Киллигрю пишет: «Когда молитвы закончились, она (настоятельница) обернулась к монаху (Сурену), и он набросил ей на шею веревку с крестами, завязав ее в три узла. Монахиня все это время стояла на коленях и молилась. Потом встала, поклонилась перед алтарем и уселась на подобие кушетки, специально установленной в часовне для экзорцизма. (Интересно, сохранился ли до наших дней этот прообраз кушетки из психоаналитического кабинета?) Опустившись на это сиденье, монахиня проявила столько смирения и терпения, что можно было подумать, будто молитвы монахов уже вернули ее на путь добродетели и изгнали дьявола. Настоятельницу привязали двумя веревками, обхватив одной из них вокруг талии, а второй вокруг ног. Когда к лежащей приблизился священник со Святыми Дарами, она тяжело вздохнула и вся задрожала, словно ее должны были подвергнуть пыткам. Но вела себя она при этом все так же смиренно. Впрочем, и остальные монахини проявляли не меньше кротости. Во время экзорцизма одна из них сама легла на кушетку и призвала монахов, чтобы они покрепче ее связали. Странно видеть, как пристойно и целомудренно ведут себя монахини, когда они находятся в своем обычном состоянии. Лица их скромны, как и подобает девам, посвятившим свою жизнь вере. Вот и настоятельница в начале экзорцизма лежала мирно и спокойно, и можно было подумать, что она спит…»

Сурен взялся за дело, и через несколько минут перед ним предстал Валаам. Последовали стоны, вопли, страшные кощунства, чудовищные гримасы. Внезапно живот сестры Иоанны начал раздуваться и вскоре выглядел так, будто монахиня находилась на последней стадии беременности. Раздулись и груди, словно не желая уступать животу. Экзорцист приложил священные реликвии к опухолям, и те немедленно спали. Киллигрю шагнул вперед и дотронулся до руки монахини. Кожа была холодной, пульс медленным и спокойным. Но настоятельница оттолкнула его и принялась сдирать с себя головной убор. Обнажилась наголо стриженная голова. Иоанна закатила глаза, высунула язык — он был распухшим, черным и пупырчатым, словно плохо выделанная кожа. Сурен развязал одержимую, повелев Валааму склониться перед Святыми Дарами. Сестра Иоанна соскользнула с кушетки на пол. Долгое время Валаам упрямился, но в конце концов исполнил положенный обряд. «Потом, — пишет Киллигрю, — все еще лежа на спине, она изогнулась дугой и, отталкиваясь ногами, поползла по полу, причем опиралась на свой голый череп. Принимала она и иные противоестественные позы, подобных которым я никогда не видел и ранее почитал невозможными для человека. Причем продолжалось все это очень долго, не менее часа, и за все это время она не пролила ни капельки пота, не сбилась с дыхания». Язык Иоанны свисал на сторону, «раздутый до невероятных размеров; рот перестал закрываться. Потом я услышал, как она визжит, будто ее рвут на куски. Она все время повторяла одно слово: „Иосиф“. Тут все монахи вскочили и принялись кричать: „Знак, сейчас появится знак!“ Один из них взял ее за руку и стал смотреть. Мистер Монтегю и я сделали то же самое. Я увидел, как кожа ее руки краснеет, вдоль вены появляются красные пятна, складывающиеся в буквы. Получилось слово „Иосиф“. Иезуит сказал, что бес заранее обещал, что так и будет».

Все это было тщательнейшим образом запротоколировано и скреплено подписями экзорцистов. Монтегю сделал приписку по-английски, расписался, и Киллигрю тоже поставил свою подпись. Правда, письмо Киллигрю другу заканчивается в довольно легкомысленном тоне: «Надеюсь, ты всему этому веришь, ибо на свете есть лгуны и более бесстыжие, чем твой покорный слуга — Томас Киллигрю».

Со временем кроме имени Иосифа на руке появились имена Иисуса, Марии и Франциска Сальского. Сначала цвет букв был красным, через неделю или две бледнел, но всякий раз добрый ангел сестры Иоанны обновлял письмена. Это явление началось зимой 1635 года и продолжалось до Иоаннова дня 1662 года. После этого имена исчезли «по неизвестной причине (пишет Сурен), если, конечно, не считать причиной неустанные молитвы матери-настоятельницы, обращенные к Господу, дабы Он избавил ее от этой напасти, отвлекающей ее от истинного благочестия».

Сурен, некоторые из его коллег, а также большинство зрителей сочли сии невиданные стигматы особой милостью Всевышнего. Однако более образованные современники отнеслись к чуду скептически. Эти люди вообще не верили в одержимость, и уж тем более не верили в чудодейственное происхождение таинственных письмен. Некоторые из них, например Джон Мейтленд, полагали, что буквы вытравлены на коже кислотой; другие склонялись в пользу версии о цветном крахмале. Многие обратили внимание на то, что письмена почему-то появлялись не на обеих руках, а только на левой — то есть монахине было бы совсем не трудно вывести их правой рукой.

Габриэль Леге и Жиль де ла Туретт, издатели автобиографии сестры Иоанны, полагают, что здесь речь может идти о самовнушении, приводя в качестве примера несколько схожих случаев истерической стигматизации. Можно добавить к этому, что у истериков кожа обладает особой чувствительностью. Бывает достаточно слегка провести по ней ногтем, и появляются красные полосы, не сходящие много часов.

Самовнушение, намеренный обман или смешение того или другого — можно выбрать любое объяснение. Я склоняюсь к последнему: соединение первого и второго. Вероятно, стигматы выглядели достаточно достоверно, и Иоанна воспринимала их как подлинное чудо. А если речь шла о чуде, то почему бы его слегка не подправить и не приукрасить, чтобы порадовать публику и придать себе больше веса? «Священные имена», появлявшиеся на руке настоятельницы, похожи на романы Вольтера Скотта: основаны на фактах, но слеплены из фантазии и вымысла.

Наконец-то у сестры Иоанны появилось свое собственное чудо, принадлежавшее только ей. И чудо это стало постоянным. Добрый ангел появлялся вновь и вновь, восстанавливая поблекшие письмена, так что Иоанна всегда могла предъявить их знатным посетителям или жадной до чуда толпе. Настоятельница сама превратилась в живую реликвию.

Исакаарон покинул ее 7 января 1636 года. Оставался только Бегемот; этот демон святотатства оказался покрепче всех остальных, вместе взятых. Не помогали ни экзорцизмы, ни покаяния, ни созерцательные молитвы. Насильственное внедрение религии в неподготовленный и не натренированный разум привело к обратному действию — разум взбунтовался и стал яростно хулить те истины, которые ему навязывались. Отрицание и противление превратились в злого духа, угнездившегося в подсознании Иоанны и не желавшего оттуда выходить. Сурен сражался с Бегемотом более десяти месяцев и в октябре наконец сдался. Провинциал отозвал его в Бордо, к настоятельнице же прислали другого иезуита.

Отец Рессе был сторонником так называемого «простого» экзорцизма. Сестра Иоанна говорит, что новому экзорцисту больше всего нравилось, когда бесы поклонялись Святым Дарам. Если Сурен пытался «сбросить всадника, нападая на лошадь», то Рессе ничтоже сумняшеся воевал с ездоком, невзирая на чувства и состояние «лошади».