Читать книгу "Марта Квест - Дорис Лессинг"

Из задней половины дома появился официант, подошел к ним, склонился и сказал, что миссис Спор велела узнать, чего бы они хотели покушать. Видно было, что ему неохота обслуживать их раньше положенного времени: сюда принято было являться после десяти часов вечера. Вместо белого фрака на нем была белая бумажная куртка и длинные белые, довольно грязные штаны. Но Адольф заговорил с ним как старый знакомый, чуть ли не друг — стал расспрашивать про его семью, и официант заулыбался. А когда Адольф сунул ему в руку щедрые чаевые, он предложил подать бутылку бренди, если они хотят. Адольф сказал, что да, конечно, но только он не намерен платить втридорога — официант понял шутку, улыбнулся, и на столе вскоре появились бутылка, стаканы и сэндвичи.

Марта потихоньку потягивала бренди, чувствуя, что ее спутник не предложит ей ничего другого, пока алкоголь не сделает свое дело; как всегда в таких случаях, она почувствовала себя оскорбленной и, как всегда, подавила обиду. Вскоре Адольф поставил пластинку с румбой и пригласил Марту танцевать. Марта застеснялась — танцевать одной в огромной, пустой, неуютной комнате да еще с таким знатоком, как Адольф! Он ведь сказал ей, что был профессиональным танцором. Марта сразу почувствовала, что он из тех, с кем она танцевать не может. Ноги у нее отяжелели и едва двигались, и чем свободнее она старалась держаться, тем больше напрягался каждый ее мускул, каждая связка. Раздались звуки танго, и Адольф начал учить ее:

— Смотрите, вот как нужно расслабить колени. А теперь опустите плечи.

Это напомнило ей Донавана, и Марта сразу остановилась, отбросила назад волосы и со смехом сказала:

— Никогда я не научусь танцевать, лучше вы и не старайтесь.

И с видом человека, одержавшего победу, вернулась к столику. Нет, не нравится ей этот музыкант! И ей захотелось домой. По-видимому, это отразилось на ее лице, так как он вдруг смиренно сказал:

— Я вам не пара, да?

Он сказал это так грустно, с такой мольбой, что Марта была потрясена. Ей стало очень жаль его. И в то же время она его презирала.

— Если б эти типы из Спортивного клуба увидели нас вместе, им едва ли это понравилось бы, — заметил он в надежде, что она станет ему возражать.

— Ну, какое до этого дело завсегдатаям Спортивного клуба?

— А что бы сказал ваш друг Донаван Андерсон?

Этот вопрос показался ей просто неуместным, тем не менее она поднялась; Адольф последовал за ней, прихватив с собой бутылку бренди.

Они снова сели в машину и поехали в полном молчании. Было темно, мерцали звезды: холмы, на которых раскинулся город, обозначались в окружающей тьме более густой чернотой, а над ними расстилался сверкающий звездами черный бархат неба. Марта, нахмурившись, смотрела перед собой; Адольф то и дело украдкой поглядывал на нее. Когда они медленно проезжали мимо Макграта, он спросил:

— Вы бы скорее умерли, чем показались там со мной?

Марта холодно ответила, что не понимает его, и это было правда: ей и в голову не пришло бы стесняться своего спутника, если бы он сам без конца не наводил ее на эту мысль; и хотя его поведение можно было бы объяснить поговоркой «noblesse oblige»,[5]он так усердно принижал себя, точно Марта была принцессой, снизошедшей до сына пахаря. Однако она этого не сознавала и только испытывала к нему огромную жалость.

— Вам, видно, нравится быть отверженным, — иронически заметила она. Он рассмеялся, оценив ее иронию, но тут же впал в прежнее настроение и заявил, что не стыдится того, что он еврей. — А никто и не требует, чтобы вы стыдились, — так же холодно заметила Марта.

Она злилась все больше и больше, и ей все больше становилось не по себе. Тем не менее, когда она вошла в ресторан Макграта, то — сознательно или бессознательно — сделала над собой усилие, и вид у нее был вызывающе спокойный. Она помахала рукой знакомым, увидела Пэрри и улыбнулась ему, как если бы ничего не произошло, а он в ответ вежливо кивнул ей. Но Марте почудилось, что не только Пэрри, а и все остальные ее знакомые были с ней как-то холоднее, не так приветливы и провожали взглядом не ее, а Адольфа, шедшего за ней; ей опять стало мучительно жаль его, и она обернулась, решив взять его под свое покровительство: надо идти рядом и делать вид, что они погружены в оживленный разговор. Но он не слышал, что она говорила, на лице его застыла обычная робкая и смущенная улыбка, а ей так и хотелось встряхнуть его, чтоб он держался с достоинством.

Когда они уселись, он сказал:

— Я играл в этом оркестре.

Она хотела сказать что-то ничего не значащее, вроде: «В самом деле?» — но, внезапно поняв, какой смысл он вкладывает в свои слова, сказала, хоть они и были знакомы совсем недавно:

— А почему бы вам не играть в нем? — и улыбнулась насмешливо и снисходительно.

И снова на лице его отразилась смесь сарказма, благодарности и облегчения. Но Марта долго не выдержала: посидев немного, она заявила, что хочет домой. В ресторане было почти пусто: все танцевали в клубе. И Марту тоже потянуло туда.

— Вам, наверно, очень хочется потанцевать сейчас с вашей компанией, правда? — торопливо спросил он.

— Кто же мне мешает? Я бы и пошла туда, если бы хотела, — сказала Марта и поднялась. — Что-то я сегодня устала, и мне хочется спать, — добавила она, уходя.

Вернувшись домой, Марта весь вечер провела за чтением. Она нервничала и от души надеялась, что Адольф нашел ее скучной и не станет больше поддерживать с ней знакомство. Она настолько поверила в это, что даже удивилась, когда на следующий день раздался телефонный звонок и Адольф предложил ей провести вместе вечер. Это предложение застало ее врасплох, и она торопливо пробормотала, что согласна. Но ее тон, видимо, задел его, и, как только они встретились, он сразу высказал ей свою обиду:

— Почему вы так холодно говорили со мной по телефону?

— Я — я сама не знаю почему, — пояснила она.

Они снова отправились в ночной клуб — пока в нем никого не было, а потом, вопреки привычному порядку, — в кино. И снова Марте захотелось спать. Она уже совсем перестала понимать, что с ней, и безвольно отдавалась течению, не в силах разобраться в своих чувствах. Она то жалела Адольфа, то ненавидела его, то хотела защитить, то презирала; а тем временем воображение ее неутомимо работало, наделяя его чертами героя, гонимого обществом. Она уверила себя, что он умный, — она просто приписала это качество тому образу, который себе создала. Путем настойчивых расспросов она выяснила, что он польский еврей, что родители его эмигрировали в Южную Африку во время золотой лихорадки, что отец его был ювелиром в Иоганнесбурге. Все это представлялось ей очень романтичным, и воображение Марты было пленено: она старалась заставить его разговориться, но он отвечал нехотя и односложно. А под конец вылил ушат холодной воды на пламя девичьего воображения, заявив, подобно многим английским колонистам, что при первой же возможности перебрался сюда, «потому что это английская колония». Теперь он уже получил здесь права гражданства. Марта подумала о братьях Коэн — как они не похожи на этого человека; но она была слишком пристрастна, чтобы спокойно судить о нем: он вызывал в ней глубокую жалость, и потому она не замечала, что он неприятен и труслив; она готова была защищать его перед всем миром, а уж перед своим мирком — тем более.