Читать книгу "Штопор - Иван Черных"

Сташенков не сомневался в успехе — тридцать человек против такой техники и хорошо обученных солдат! Если и будут потери с его стороны — на то война…

А Громадину он здорово врезал. Стратег! Конечно, если на Трехгорбую высадить артиллерию, минометы, от душманов пыль пойдет, и никакого риска. Но прав Шипов, без риска на войне не бывает. А риск, читал он в детстве, — это трезвый расчет, это смелость; риск — это подвиг. И если ему удастся… — а он постарается, — пусть узнает полковник, кто достоин быть ведущим эскадрильи, пусть узнают все. И пусть попробует оправдаться Громадин, что не струсил. Песенка его будет спета.

Они летели над знакомой долиной, уже поменявшей краски: хотя холодов еще не было, листья с деревьев почти облетели, а оставшиеся поблекли, пожухли — дунь ветерок, закружатся в воздухе. И небо стало синим с редкими, похожими на коготки, перистыми облаками. В Центральной полосе такие облака — предвестники теплого фронта, здесь же не поймешь, что за ними. А неплохо бы — слоистые облака, чтоб потренироваться полетать в сложных метеоусловиях. Налетывают за год не по одной сотне часов, а первый класс получить не могут — не хватает «сложняка». Надо поставить вопрос перед командованием, чтобы меняться, к примеру, с экипажами, служащими на Дальнем Востоке: те сюда — отрабатывать боевые действия, а наши туда — летать в облаках. Если бы только восстановить справедливость! И Лилита, она еще пожалеет. Зря, конечно, он погорячился, чего только не наговорил… Но слово не воробей. Уж очень удивил и возмутил его визит к ней Громадина…

Впереди показалась Трехгорбая. Сташенков накренил вертолет и, увеличив «шаг-газ», повел его в набор высоты вдоль склона. Справа, почти вровень с вертолетом, поднимался изломанный хребет, то острый, как первобытный каменный тесак, то плоский, будто срезанный бульдозером специально для посадки вертолета, то с большой трещиной, которую не преодолеть десантникам и без оружия. Сташенков все подмечал, прикидывал, сравнивал. Склон Двугорбой очень походил на этот, правда, там придется снижаться вдоль восточного хребта, а они имеют различие, но душманы, вероятнее всего, обоснуются с западной стороны и будут оттуда ожидать вертолеты. Во всяком случае, нападение с обеих сторон должно осложнить им задачу отражения удара, а когда обрушится около десятка бомб и несколько сот реактивных снарядов, от переносных зенитных комплексов мало чего останется. Хотя среди нагромождения валунов и скал достать каждого душмана будет непросто. Но это проблема десантников…

Чем выше забирались вертолеты, тем более могучими и грозными казались горы, тем чернее зияли пропасти, провалы, расщелины; из их глубины веяло страхом: если вертолет подобьют вот над таким местом, его не приземлишь и оттуда не выберешься…

К черту страх, выбросить из головы, думать только о том, как лучше выполнить задачу. Все будет хорошо, все кончится благополучно…

А сердце не подчинялось рассудку, частило так гулко, что казалось, слышно, как стучит оно сквозь рокот двигателей.

Трехгорбая будто бы раскололась, глубокое ущелье разделило гору надвое — на северную и южную части. Сташенков повел вертолет по этому ущелью. Ведомые повернули за ним. Радиостанции молчали — летели в режиме радиомолчания, чтобы не обнаружить себя преждевременно: душманы имеют самую современную радиоаппаратуру и прослушивают эфир.

Начиналась болтанка — солнце нагрело камни, и теплый воздух устремился ввысь, оттесняя холодный, сминая его, давя, отбрасывая, — всюду в природе идет борьба, даже между невидимыми, неощутимыми частицами.

Обогнули Трехгорбую с севера, повернули на юг вдоль отрога. До цели оставалось совсем немного, и Сташенко чувствовал, как возрастает напряжение: лицо летчика-штурмана будто окаменело — сосредоточенно, почти недвижимо, только ярко поблескивающие глаза зыркают слева направо, вверх, вниз — осмотрительность, отработанная до автоматизма еще с курсантской поры, — ни одного звука по переговорному устройству, что так нехарактерно для экипажа: Михаил любил отпустить какую-нибудь соленую шутку для разрядки и подчиненных приучил не дремать в полете. Хотелось и на этот раз сказать что-нибудь веселенькое, но на ум ничего стоящего не приходило, и он просто спросил, стараясь придать голосу побольше бодрости:

— Как, штурман, со временем, не торопимся мы поперед батьки в пекло?

Сказал и осекся: «поперед батьки в пекло». Повеселил, называется. Но штурман понял его, отозвался с юморком:

— О’кей, командир, точно, как в аптеке. Если брат Тарасенков не подведет, мы свалимся душманам как снег на голову.

— Не подведет, мужик он строгих правил.

Гребень горы покатился вниз, вдалеке обозначилась гряда душманских гор, что лежала за Кокчей. Впереди — долина.

— Приготовиться, оружие к бою! — приказал Сташенков и стал прижимать вертолет к самому склону горы.

Стрелка высотомера побежала по окружности в обратную сторону, показывая снижение.

Отрог горы все сильнее заворачивал к востоку, на высоте около пятисот метров Сташенков перевалил хребет и, снова прижимаясь к склону, повернул на запад.

Вертолеты шли вдоль долины, прикрываясь отрогами, то ныряя в низины, то взмывая над скалистыми гребешками.

У Двугорбой Сташенков взял еще правее, и кривая их полета подскочила на двести метров; пилотировать стало сложнее, он чувствовал, как горит лицо и все тело, хотя в кабине температура не превышала двадцати градусов; но было не до этих мелочей: главное — выйти внезапно на цель.

Вдруг приходит неприятная и слишком запоздалая мысль: Громадин-то предлагал дело; не разделять группу, идти всей пятеркой правым пеленгом, впереди — «Ми-24», вертолеты огневой поддержки, имеющие броню, которые должны принять огонь на себя, за ними — «Ми-8»; командиры экипажей, бортстрелки и борттехники ведут огонь, летчики-штурманы выбирают площадку для десантирования. Круг не делать, чтобы не подставлять себя над долиной под удар душманов ни с Трехгорбой, ни с противоположной стороны, где тоже могла прятаться засада; а выполнить восьмерку и ударить с обратным курсом; высаживать десант по обстоятельствам. Но тогда любая идея Громадина казалась ему абсурдной: что дельное может предложить трус?

А струсил ли Громадин, возражая полковнику? И похож ли он на труса? Гнев полковника он воспринял спокойно, и особых эмоций, когда боевое задание было перепоручено заместителю, не проявлял. И на квартире с Лилитой, когда Михаил пригрозил разделаться с ним, ни один мускул не дрогнул на его лице.

Нет, он не струсил.

Но слишком поздно иногда приходит прозрение — до боя оставались считаные секунды… А как бы здорово было ударить по душманам с соседней горы из артиллерии! Драпанули бы они как миленькие, вот тут-то и пригладить бы их вертолетами.

Двугорбая надвигалась на них темной неровной громадой, кое-где на отвесных скалах виднелись разноцветные слои пород; а внизу зияла глубокая, петляющая то влево, то вправо расселина с тонкой речушкой.

Сташенков резко накренил вертолет и двумя клевками дал знать ведомым: выйти вперед — последний поворот, за которым начинается поиск противника.