Читать книгу "Мировая история в легендах и мифах - Карина Кокрэлл"

Он перебирал все изображения, которые мог видеть в латинских и греческих книгах и свитках дворцовой библиотеки, где просиживал порой ночами: нет, все не то! Изображений варварских[161] архонтисс он вообще нашел удручающе мало. Ему подумалось, что все помогли бы разузнать осторожно и продуманно заданные самой архонтиссе вопросы, но строгий протокол приема императором иностранных архонтов предусматривал и расписывал каждое передвижение по тронному залу всех участников церемонии, каждую произнесенную фразу. Да и, если честно, никаких осторожных и продуманных вопросов в голову императору не приходило. Что он мог бы ее спросить, кроме совершенных нелепостей: «Не бывали ли вы раньше в Константинополе?» Он же знал: не бывала, во всяком случае, с официальным визитом. В общем, император не без основания заключил, что это странная загадка, которая не давала ему покоя при виде архонтиссы — не более чем блажь, наваждение и, возможно, переутомление от чтения.

Опять увидев весной многочисленные моноксилы[162] русов, приближающиеся к столице, население берегов в страхе бежало под укрытие константинопольских стен. В столице началась паника и перебои с хлебом. Несмотря на официальный мирный договор с Игорем, после Вифинии ужас перед русскими моноксидами был бессознательным, животным; до сих пор в развалинах лежали города и монастыри побережья; до сих пор от Гипербореи[163] до Сирии низкими оставались цены на пленников и серебро — так много серебряной утвари из разграбленных церквей сбывали тогда русы и столько вифинского народу продавали они на невольничьих рынках!

Прибывших весной под Константинопольские стены русов было мало для атаки города, но императора уверяли, что это только отвлекающий маневр: где-нибудь на подходе вполне мог быть их основной флот. Поэтому, несмотря на все договоры, Константин велел привести в боевую готовность огнеметные установки.

И вот тогда по Константинополю разнеслась поразительная весть: флотилию привела… женщина по имени Хельга. Красивая. Наверняка, даже если бы Ольга была непривлекательной внешне, сам факт появления женщины в такой роли поразил бы столицу. Многие греки не верили, что у этого воинственного народа, поставлявшего в Константинополь гвардейцев для императорских отборных полков или разорявших их берега, вообще есть женщины. Грекам казалось, русов выталкивало из своей пучины само море, как наказание за грехи, вместе с их ужасными моноксилами…

Архонтисса заявила, что муж ее погиб и теперь она правит Киевом по малолетству своего сына и наследника Святослава. И что пришла она к императору с миром и с желанием принять греческую веру в Софийском соборе.

Узнав о смерти варяжского архонта Ингоря, вифинские беженцы, осевшие в столице, поднимали глаза к небу и громко возносили благодарности Богу, осеняя себя крестами.

Все пытались убедить императора, что этот странный визит архонтиссы и ее желание креститься в Святой Софии — какая-то очередная, изощренная хитрость русов… «Сомнения эти можно понять, — думал император, — гиперборейские варвары Ингоря разорили тогда почти всю Вифинию[164]». Если бы не греческий огонь, разметавший моноксилы русов, и не решительные действия друнгария Романа Лакапина (за это, при всей ненависти к покойному тестю, император отдавал ему должное!), вполне возможно, архонт Ингорь сейчас сидел бы вместо него, Константина, в трапезном зале Аристии! «Интересно, каким бы стал мир, возьми тогда Ингорь Константинополь? — усмехнулся император такой невозможной, невесть откуда прилетевшей мысли. — Любопытно, разрушили бы русы все до основания или тоже стали создавать свою, новую варварскую империю на фундаменте своего понимания веры Христовой и римских традиций, как это делают сейчас аллеманы, франки и саксы, считающие себя «новыми римлянами»?»

Четко соблюдая условия Игорева договора, красивая архонтисса подала чиновникам константинопольской императорской таможни список прибывших кораблей, а также своих анепсиев[165] и знатных особ, ее сопровождающих.

Все как положено, с княжьими печатями. Но императора уговаривали не верить русам: точно ли с миром они пришли? Не хитрость ли замыслили? Рассказывали о страшной мести архонтиссы за смерть мужа, о подавлении ею мятежа данников и сожжении одного из мятежных городов… птицами. Рассказывали, что она притворилась, будто отступает от города, который не могла взять по причине его неприступности. Но перед этим выставила условие, что убийцы мужа дадут ей «дань легкую» — птицами. Получив птиц, она приказала привязать к ноге каждой пичуги тлеющую паклю, птицы полетели в город, на крыши тех домов, где гнездились. А крыши в тех краях — из соломы… Император припоминал, что читал где-то в хрониках о чем-то подобном. Он смотрел сейчас на статную, спокойную, красивую, немолодую уже женщину с глазами ясными, как летнее море в безветрие, и не знал, чему верить, и верить ли вообще…

Перед роскошной трапезой в Аристии, задуманной им в честь архонтиссы руссов для укрепления союза, Констанин явно переутомился. И волновало его не только «вспоминание» того, где же мог он видеть эту женщину, а и нечто более важное: в дворцовых архивах он никак не мог найти вразумительные описания прецедентов крещения языческих архонтов (а тем более архонтисс!) в центре Ойкумены, в Софийском соборе. Если намерения Ольги искренни, и она действительно прибыла затем, чтобы креститься, а император все более склонялся к этой мысли после того, как заставил русское посольство ждать приема многие месяцы (и за это время никакого основного флота не подошло и никаких вражеских действий руссы не предпринимали), требовалось разработать приличествующий церемониал крещения — Βαπτσμα[166], определить титулы, от этого ведь зависели чрезвычайно важные моменты — расстановка особ во время обряда, последующей трапезы, очередность шествия в процессии, его собственные передвижения, фразы и церемониальные действия.

Задача представлялась настолько сложной и ответственной, что император Константин сам сидел в архивах, изучая все, относящееся к крещению языческих правителей, так как не считал, что кто-либо иной мог бы удовлетворительно справиться с задачей. Тем более что, во-первых, он вообще любил подобные занятия в тиши своей великолепной магнаврской библиотеки, а во-вторых, однажды пришел к выводу, что цивилизованные страны от варварских отличают две вещи: скрупулезное ведение детальнейших хроник всех происходящих в стране событий (ибо самое главное — не совершать ошибок, учась на опыте прошлого, поэтому опыт должен быть тщательнейше записан) и четкое соблюдение всех обрядов и церемоний.