Читать книгу "От предъязыка - к языку: введение в эволюционную лингвистику - Валерий Даниленко"

Членение мира, вместе с тем, может осуществляться не только с помощью слов, но и с помощью морфем. Так, в акте словообразования оно может осуществляться не только с помощью производящих слов, но и с помощью словообразовательных морфем. Как те, так и другие позволяют членить предмет первичной номинации на определённые фрагменты. Так, при создании слова «читатель» говорящий членил предмет первичной номинации с помощью производящего слова «читать» и словообразовательной морфемы «-тель».

Членение мира может осуществляться не только с помощью словообразовательных морфем, но и морфологических. Это происходит в акте фразообразования, заключающемся в построении нового предложения. Если в процессе создания нового слова наряду со словами участвуют словообразовательные морфемы, то в процессе создания нового предложения наряду со словами участвуют морфологические морфемы. С помощью последних говорящий переводит слова, отобранные им для создаваемого предложения, из их лексических форм в морфологические. Морфологические аффиксы (например, нулевая флексия у существительного «читатель» или личное окончание у глагола «размышляет») продолжают фрагментацию ситуации, описываемой предложением (например, «Читатель размышляет»), которая была начата в лексический период фразообразования, когда говорящий членил эту ситуацию лишь с помощью лексем, т. е. слов, взятых в их исходных формах («читатель» и «размышлять»).

Мы видим, таким образом, что членение мира осуществляется не только с помощью слов, но и с помощью морфем — словообразовательных и морфологических. Однако ведущая роль в этом процессе, бесспорно, принадлежит не морфемам, а словам. Морфемы лишь продолжают фрагментацию действительности, начатую с помощью слов. Первые не могут конкурировать в своих номинативных возможностях со вторыми, поскольку лексических единиц в любом языке неизмеримо больше, чем словообразовательных и морфологических.

Категория ословливания мира связана с количеством слов, имеющемся в том или ином языке. «Миросозидательная» роль количественной стороны ословливания мира бросается в глаза. В самом деле, с детских лет человек воспринимает мир сквозь призму слов, которые он слышит от других людей и с помощью которых он сам его осмысливает. Чем больше слов в его родном языке, тем более конкретным становится его представление о мире, тем больше возможностей он имеет для духовного и практического освоения мира. Если мы имеем дело с языками, имеющим обширный запас слов, а таким запасом обладают языки цивилизованных народов, тем большими возможностями располагают их носители для познания мира в его конкретной полноте. Напротив, языки примитивных народов, словарный запас которых не столь богат, как у народов высокой культуры, не располагают подобными возможностями.

Знакомство со словарями цивилизованных народов создаёт впечатление, что на белом свете уже не осталось «уголка», который не получил бы в них лексических обозначений. Язык высокой культуры стремится к тотальному ословливанию мира. Этот неостанавливающийся процесс охватывает все сферы мира — унисферу, физиосферу, биосферу, психику и культуру. Каждая из них — благодаря вербализации её континуума — оказывается всё более и более расчленённой на соответственные фрагменты. Но было бы величайшим заблуждением считать, что языки современных цивилизованных народов уже близки к завершению вербализации мира, в котором они живут и которому они принадлежат и сами. Процесс ословливания мира так же бесконечен, как бесконечно его познание и практическое преобразование. Расширение границ познавательной и практической деятельности человека неминуемо ведёт и к увеличению словарного запаса в языках.

Результатом ословливания мира являются лексические поля, система которых и составляет лексическую картину мира в том или ином языке, которая занимает в нём ведущее место по отношению ко всем его другим картинам мира — словообразовательной, морфологической или синтаксической. С помощью лексических полей любой язык осуществляет моделирование мира в целом. Вот почему их система предполагает родо-видовую организацию лексических полей, изображающих в языке все сферы мира — физиосферу, биосферу, психику и культуру. Особое место в этой системе принадлежит унисфере — сфере универсальных категорий — части и целому, общему и индивидуальному, внутреннему и внешнему и т. п. Эти категории являются астракциями от универсальных свойств как физических, биологических, психологических, так и культурологических объектов.

Система лексических полей в том или ином языке составляет лексическую картину мира, заключённую в этом языке. В любом языке эта картина мира имеет свою национальную специфику. Так, индейские языки осуществили словесное членение поля мытья намного более детально, чем это сделали индоевропейские языки. Если в русском языке, например, мы употребляем глагол «мыть» и по отношению к лицу и по отношению к полу, то североамериканские индейцы пошли по пути раздельной вербализации мытья: они стали употреблять разные слова для его различных видов — мытья рук и мытья лица, мытья посуды и мытья пола и т. д.

Лексическая картина мира исторически изменчива. Так, в средневерхненемецком языке, в отличие от современного немецкого, отсутствовала лексема, обозначающая животное вообще, но имелись наименования различных видов животных: Tier — бегающее, Vogel — летающее, Wurm — ползающее, Fisch — плавающее. В современном же немецком языке указанные лексемы имеют иное значение: Tier — животное, Vogel — птица, Wurm — червь, Fisch — рыба. Мы наблюдаем здесь явную смену картины мира в истории немецкого языка в области животного царства: на смену классификации животных в средневерхненемецком пришла классификация, которую закрепил в этой области современный немецкий.

Отвечая на вопрос о том, как этническая картина мира попадает в конкретный язык, Л. Вайсгербер писал: «Очевидно, посредством труда языкового сообщества, содействия всех тех, кто был носителем языка в течение тысячелетий. Именно особое бытие и действенность языка как культурного достояния в конкретном народе позволяет такое сотрудничество бесчисленного количества людей в общем деле: здесь, в языке, каждое поколение заложило свой опыт, каждое сохранило, приумножило, усовершенствовало то, что оставили предки… И таким образом народ строил свой язык в течение своей истории, закладывал в него то, что оказывалось пригодным в его внешних и внутренних судьбах, в его исторических и географических условиях, в процессе становления и эволюции духовной и материальной культуры, для того, чтобы осмыслить и освоить мир» (Радченко О.А. Язык как миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Т. 1. М.: Метатекст, 1997, с. 251).

Причины лексических изменений кроются в изменении мира, в котором живут носители того или иного языка. Особенно быстро меняется та часть лексики, которая ословливает явления культуры, поскольку культура меняется намного быстрее других частей мира — физиосферы, биосферы и психики.

Религиозные причины.

Изменения, происходящие в религиозной жизни того или иного общества, влекут за собою и изменения лексико-семантические. С одной стороны, переход общества от одной официальной религии к другой заставляет всё больше и больше отступать на второй план той части лексики, которая обслуживала прежнюю религию, всё больше превращая её в архаическую, а с другой, этот переход заставляет изменять семантику у старой религиозной терминологии, обогащая её за счёт новых религиозных представлений. Так, христианизация славян, с одной стороны, повлекла за собою архаизацию языческой терминологии, которую в XIX–XX вв. приходилось восстанавливать историкам. Но и до сих пор мы воспринимаем как устаревшие имена славянских богов — Перуна, Стрибога, Сварога, Дажьбога, Хорса, Велеса, Ярилу, Ладу, Лель, Мокошь и т. п. С другой стороны, некоторые слова, связанные с язычеством, вообще исчезли из русского языка. Так, только благодаря академику Б.А. Рыбакову, мы узнали, что древнейшим верховным богом у славян был не Перун, как принято считать, а Род. Исчезают из языка чаще всего слова, которые подвергаются запрету (табу). Так, в 622 г. Мухаммад, основатель ислама, бежал в город Ясриб. Это событие послужило основанием для табуирования названия этого города: он был переименован в Мединат-аль-Наби (город пророка).