Читать книгу "Танки повернули на запад - Владислав Гончаров"

На сельской площади, где скрещиваются дороги и полощется на ветру вылинялый плакат, зовущий собрать двойной урожай, саперы сколотили виселицу. Председатель трибунала прочитал приговор, и три пары сапог закачались над дощатым помостом…

Наша танковая разведка приближалась к Гайсину и Умани. На дорожных столбах регулировщики приколачивали указатели, обращенные на юг. Впереди не было противника. Остатки 17-й немецкой дивизии откатились на юго-восток. Наши танки вышли на оперативный простор.

И вдруг приказ: повернуть на запад, освободить Винницу и Жмеринку, перерезать железную и шоссейную дороги, питающие 8-ю и 6-ю армии немцев.

Пущенная на полный ход машина наступления должна резко изменить курс.

Радисты вызывают батальоны, вырвавшиеся вперед, и тылы, отставшие на десятки километров: «Слушайте приказ»… Но рации «достают» не всех. Офицеры связи, проклиная все на свете, мчат на трясучих «виллисах» по разбитым дорогам.

Бригадам Горелова и Моргунова приказано двигаться на Жмеринку.

— Вы поймите, Кириллыч, — возбужденно доказывает Горелов, — не могу я ждать Моргунова! Время на вес золота. Сил будет, конечно, больше, но упустим момент. На риск прошусь, а не на авантюру. Мы с начальником штаба все прикинули. Южный Буг форсируем у Тыврова, выйдем на территорию, оккупированную румынами. Это одно. Румыны воюют послабее немцев. Им война вовсе ни к чему. Да и нас не ждут там. А во-вторых, Южным Бугом прикроем свой правый фланг…

Горелов надвигает фуражку, принимает по возможности официальный вид.

— Жду вашего решения, товарищ член Военного совета. Не надеясь все же на мое согласие, прибегает к «запрещенному приему».

— Уверен, командующий поддержал бы…

Мне по душе и план Горелова и его горячность. Но, прежде чем дать разрешение, вызываю начальника штаба и замполита.

Горелов тактично прохаживается в стороне, скосив глаза, следит за нашим разговором. Он не хочет влиять на своих заместителей. Пусть, дескать, член Военного совета убедится.

Я по рации прошу Шалина ускорить выдвижение бригады Моргунова и решаю сам двигаться с Гореловым на Жмеринку.

На мосту у Тыврова дремлют румынские пограничники. Им известно, что где-то севернее русские бьют немцев. Но здесь, на земле «Великой Транснистрии», пока, слава богу, все спокойно.

Когда головной танк подошел к мосту, офицер, выскочивший из прижавшегося к реке домика, что-то закричал солдатам. Но те, вместо того чтобы броситься к укрытому в бетонном капонире пулемету, нерешительно подняли руки. Головной танк дал очередь в воздух.

Машины шли по мосту, а сбоку в ожидании своей участи стояли румынские солдаты, удивленно задравшие руки в толстых меховых варежках.

Небольшой гарнизон Тыврова тоже не склонен был проливать кровь за «Великую Румынию». В двух-трех местах затарахтели автоматы и, поперхнувшись, замолчали.

В кабинете коменданта висели написанные в рост маслом портреты Гитлера и Антонеску. Оба смазливы, как модные киноактеры.

Коменданта извлекли из подвала. Он был бледен до синевы, держался за левый нагрудный карман. Румынского языка наш переводчик не знал, а комендант плохо понимал по-немецки. С грехом пополам объяснил, что на побережье Южного Буга до Жмеринки гарнизонов нет. Но в Жмеринке вермахт.

Я связался по радио с Катуковым. Он остался доволен началом операции. «Передай мою благодарность Горелову, а сам возвращайся в Бороковицу. Туда должен подойти Гетман. Он и возглавит группу».

О дальнейших действиях бригады я знаю по радиодонесениям, которые регулярно передавал обстоятельный Горелов.

К вечеру бригада, не встретив сопротивления, вышла к Жмеринке. До города оставалось шесть километров. Танки укрылись в садах. Вражеская авиация не действовала из-за плохой погоды. Разведчики ушли в Жмеринку, штабные командиры опрашивали местных жителей.

В Жмеринке находился крупный немецкий гарнизон с артиллерией, саперами, действующим аэродромом. Сутки назад туда прибыли эшелоны с пехотой и танками. Пехотинцы частично разместились в школе и нескольких больших зданиях. Остальные в вагонах. Танки — на оборудованном здесь еще до войны танкодроме.

Перед Гореловым встал вопрос: бить немедленно или ждать подхода других наших частей? Я представлял себе, как Володя бродит между машинами, беседует с крестьянками, ходившими в Жмеринку менять молоко и муку на барахлишко, как заслушивает он доклады начальников служб и потом наконец решает…

В три часа ночи бригада ворвалась в спящую Жмеринку. Часть танков двинулась на станцию, другая уничтожила аэродром, остальные курсировали по смятенным, оглашенным многоголосой стрельбой улицам.

Горелову было не до подсчета вражеских потерь. Танки в упор расстреливали эшелоны с немецкой пехотой. Станционные пути стали местом жестокого боя.

Но утром к нам поступила тревожная радиограмма:

«Когда подойдет помощь? Противник получил усиление, контратакует».

До пятнадцати часов Горелов удерживал город, потом начал медленно отходить, стараясь не оставить в Жмеринке ни одного раненого.

Сложилась своеобразная ситуация: к югу от Южного Буга гореловская бригада откатывалась на восток, а севернее — Гетман вел тяжелые бои за переправу, находившуюся неподалеку от местечка Гнивань. Немцы и здесь перешли в контратаку.

— Ни один профессор из академии в такой карусели не разберется, — ворчит Гетман.

Я прохаживаюсь по мосту у деревни Сутиски. Сюда с минуты на минуту должны подойти батальоны Горелова, чтобы соединиться с корпусом Гетмана.

Из кузова остановившегося грузовика выпрыгивает женщина в армейском полушубке. Тревожно озирается по сторонам. Увидев меня, бежит навстречу, придерживая рукой ушанку.

— Николай Кириллыч! — Лариса судорожно глотает воздух, не в силах отдышаться. Тяжелый пучок волос развалился. Она машинально пытается придержать его. — Володя?..

— Жив, жив. И не ранен.

Лариса страдальчески улыбается. Потом, прижав ладони к вдруг вспыхнувшим щекам, медленно бредет в сторону. Садится на снег. Не отводя глаз от тянущейся к горизонту ухабистой дороги, ждет.

Да, нелегко нашим женам. Трудно тем, что остались в тылу: бессонные ночи, слезы, ожидание почтальона. Но что сравнится с каждодневной пыткой, на какую обречена жена фронтовика, находящаяся тут же, на передовой.

Через руки Ларисы проходят десятки, если не сотни раненых. Смерть все время рядом. Смерть от потери крови, ожогов, гангрены. И в любой момент увечье, гибель могут настичь того, в ком для нее вся жизнь.

…Но вот наконец прибыл и Горелов. Облокотившись на перила моста, он пропускает свои считанные танки. Щетина кустиками топорщилась на ставшем скуластым худом лице. Козырек надвинутой фуражки скрывает глаза.

— Не раскаиваюсь, что в Жмеринку полез. Понимаете, Кириллыч, не раскаиваюсь. Немцы получили, что причитается…