Читать книгу "Юрий Гагарин - Лев Данилкин"

…наиболее важную часть полета — события, связанные с работой тормозного двигателя, полет связки «приборный отсек — спускаемый аппарат» (ПО — СА) после выключения двигателя и разделения приборного отсека со спускаемым аппаратом, то есть как раз тот участок полета, который вызвал наибольшее беспокойство по поводу безопасности Гагарина (98).

В докладе Гагарин не упоминал о неотделении кабель-мачты, но сказал, что ожидал разделения отсеков через 10–12 секунд после выключения ТДУ — а этого не произошло. Он рассказал о своих дальнейших наблюдениях, решениях, радиообмене и, наконец, — о разделении, которое последовало примерно через 10 минут после конца работы тормозной ДУ (99).

А беспокойство вызывают следующие вопросы:

1. Была ли в полете Гагарина задержка с разделением приборного отсека (ПО) и спускаемого аппарата (СА)?

2. Почему связка ПО — СА после выключения тормозной двигательной установки (ТДУ) крутилась по всем осям?

СА по форме представлял собой шар с центром масс, смещенным относительно геометрического центра. Благодаря этому при спуске в плотных слоях атмосферы отделенный СА всегда приходил в нужное положение — центр масс впереди центра шара. Вспомните «неваляшку»: как бы вы ее ни наклонили, она покачается и станет головой вверх. Примерно так же вел себя свободный СА «Востока» в атмосфере Земли (98).

Вскоре, однако, в печати появились заявления о том, что в докладе Гагарина допущена серьезная ошибка — якобы разделение отсеков (приборно-агрегатного от спускаемого аппарата. — Л. Д.) и должно было произойти через 10 минут и состоялось штатно. Так, Б. Е. Черток во второй книге своих воспоминаний говорит о разделении по команде от программно-временного устройства (ПВУ) через 10 минут после выключения ТДУ и полностью штатном спуске. В статье Ю. С. Карпова эта версия изложена наиболее подробно. если согласиться с версией Ю. С. Карпова, неизбежен следующий вывод: Ю. А. Гагарин был плохо подготовлен к полету. «Использованием механических часов и возбужденным состоянием космонавта» можно было бы объяснить неверно прочитанные показания прибора, но никак нельзя списать на эти факторы незнание основных пунктов программы полета и логики работы систем корабля (99).

А вот «механизм» разделения отсеков был задублирован трижды(!), и если одна часть не срабатывала, то была другая, дублирующая, а потом и третья. Поэтому задержка с разделением отсеков была опять же мелочью (12).

Когда сработал тормозной двигатель и кабина вошла в атмосферу Земли, загорелась ее обшивка. Я знал об этом, знал, что конструкторы рассчитали толщину обшивки такой, что в кабине даже не будет жарко. Но представьте мое состояние, когда я увидел раскаленный металл, который, как из вагранки, тек тонкой струей по стеклу иллюминатора, я слышал потрескивание кабины. Признаюсь, было не до улыбок (100).

Вдруг по краям шторки появился ярко-багровый свет. Такой же багровый свет наблюдался и в маленькое отверстие в правом иллюминаторе. Ощущал колебания корабля и горение обмазки. Я не знаю, откуда потрескивание шло: или конструкция потрескивала, расширялась ли тепловая оболочка при нагреве, но слышно было потрескивание. Происходило одно потрескивание примерно в минуту. В общем, чувствовалось, что температура была высокая. Потом несколько слабее стал свет во «взоре». Перегрузки были маленькие, примерно 1–1,5 единицы. Затем начался плавный рост перегрузок (24).

Теперь все внимание Гагарина было направлено на исчезновение невесомости, пыль в корабле в этом случае проседает, опускаясь на пол кабины корабля. И тут же перегрузка стала расти. Это один из самых важных для космонавтов момент, и сопровождался он чувством радости, что наконец-то космонавт пошел на реальный процесс приземления. Радость уступает место боли, которая растет вместе с перегрузкой (4).

В Калькутте Юрий Алексеевич ведет увлекательную беседу с корреспондентами индийских газет. «Когда корабль „Восток-1“, возвращаясь на землю, входил в верхние слои атмосферы, — говорит Ю. А. Гагарин, — то казалось, будто вокруг меня бушует пламя и я нахожусь в центре огромного костра» (101).

Колебания шара все время продолжались по всем осям. К моменту достижения максимальных перегрузок я наблюдал все время Солнце. Оно попадало в кабину в отверстие иллюминатора люка № 1 или в правый иллюминатор. По «зайчикам» я мог определить примерно, как вращается корабль. К моменту максимальных перегрузок колебание корабля уменьшилось до ±15 градусов. К этому времени я чувствовал, что корабль идет с некоторым подрагиванием. В плотных слоях атмосферы он заметно тормозился. По моим ощущениям, перегрузка была за 10 ж. Был такой момент, примерно секунды две-три, когда у меня начали «расплываться» показания на приборах. В глазах стало немного сереть. Снова поднатужился, поднапрягся. Это помогло, всё как бы стало на свое место. Этот пик перегрузки был непродолжительным. Затем начался спад перегрузок. Они падали плавно, но более быстро, чем они нарастали (24).

У Гагарина перед глазами поплыла приборная доска, сознание кратковременно было потеряно. Сама форма спускаемого корабля — сфера не дает возможности осуществлять управляемый спуск с орбиты с малыми перегрузками. Сфера гонит перед собой огромную массу раскаленных газов, спускаемый аппарат идет на посадку в плазменном облаке, температура которого достигает 8–10 тысяч градусов. Связь со спускаемым аппаратом пропадает, внутри корабля слышится страшный гул и треск, корабль как будто несется по гигантским ухабам. Металлические части спускаемого аппарата плавятся и горят. Это зрелище не для слабонервных людей, даже для подготовленных к нему космонавтов (4).

Скорость спуска замедляется, загорается транспарант с надписью «Приготовиться к катапультированию!». Гагарин успел только повернуть голову, как крышка люка спускаемого отсека отстрелилась, а вслед за нею катапульта выбросила из корабля кресло с ним (4).

Том Вулф «Нужная вещь»:

Джо Уокер говорил, что всякий раз справлялся с этим явлением с помощью «маневра Иисуса Христа». Он говорил: «При выполнении маневра Иисуса Христа вы снимаете руки с панели приборов и со сверхъестественной силой вспоминаете свою мать». По сути, это был единственный выход (92).

Глава девятая
ГАГАРИН И ВЕЛИКАЯ МИГРАЦИЯ

Если в последних минутах полета было нечто величественно-люциферическое: низвержение ангела, обожженного звездным огнем, то после приземления жанр происходящего вдруг резко сменился. Космос был пространством тотальной неизвестности — после входа же в атмосферу Гагарин очутился не просто на планете Земля и даже не просто в СССР, а — надо же, как будто Бог ему ладонь подставил — под Саратовом, в хорошо знакомой ему местности; то есть вот он летел-летел себе от Африки на северо-восток, долетел до России, еле-еле, совсем уже по инерции, спланировал над Волгой — и плюхнулся на другой стороне, совсем рядом с восточным, соответственно, — летел-то с запада — берегом. На google-картах можете посмотреть, насколько близко от обрыва к реке; и все, что происходило с ним дальше, было вот именно что приземленным, в хорошем смысле.