Читать книгу "Вяземская голгофа - Татьяна Беспалова"

* * *

– Как ты это сделаешь? – проговорил мужчина со странным, едва уловимым акцентом.

– Так же, как и с остальными. Сначала топором рублю лед, потом пилю пилой…

Кто-то громко всхлипнул над самым его ухом.

– Ничего не получится, – сказал плаксивый голос. – Он живой. Что же ты, по живому пилить станешь?

– Нет, так не годится. Что, если он очнется и станет вопить? – сказал первый мужик, с акцентом. – На вопли сюда сбежится вся 9-я армия вермахта. Слышишь, как тихо, Ксения? Но это не значит, что болото пусто.

– Но нам надо торопиться. Самолет сядет в квадрате 9 ровно в шестнадцать часов. А до квадрата 9 ещё пять километров пути. Из них по болоту…

– Довольно! – прервала его женщина, и Тимофей почувствовал первый удар.

Она колола лед вокруг него обухом топора. Тело его отзывалось звенящей болью на каждый удар. Тимофей сцепил пустые десны, чтобы не застонать, но у него ничего не вышло.

– Смотри-ка, он пришел в сознание! Слышишь, Ксения?

Но женщина, не слушая товарища, продолжала крошить лед. Тимофей не размыкал век, но когда он услышал имя женщины, мучительно захотел посмотреть на неё. Хотелось просто поднести руку к лицу, потереть глаза. Но этого простого действия он не мог совершить. Он почувствовал на лице влажную теплоту человеческого дыхания и знакомый запах крепко заваренного лесного мха.

– Погоди. У тебя смерзлись веки.

Нежная рука коснулась его лба. Наконец он смог открыть глаза и узрел прямо перед собой круглые, с поволокой, жаркие восточные очи старшего майора госбезопасности Леонтовича. А кто-то невидимый продолжал настойчиво колоть лед вокруг тела Тимофея.

– Что смотришь, летчик-герой? – проговорил Леонтович. – Если б ты верил в Бога, я предложил бы тебе поблагодарить его за спасение. Он, и никто иной, привел нас к тебе.

Голос Леонтовича звучал монотонно, словно невидимый диктор в который раз за день читал новости из радиоточки. Тимофей попытался осмотреться. Ледяное крошево вокруг него окрасилось розовым. Что это? Его кровь? Он ранен?

– Ты бы прикрыл глаза, – сказал другой, не Леонтовича, но тоже знакомый голос. – Ледяной осколок может в глаз угодить. Похоже, тебе и так несладко придется, а без глаз и вовсе…

Удары стали чаще и сильнее. Пару раз Тимофей почувствовал, как что-то язвит его тело.

– Эге-гей! Ксения! – сказал Леонтович. – Так ты его покалечишь! Клепчук, попробуй-ка подхватить его под мышки.

И действительно, Тимофея кто-то взял за шиворот и подмышки, потянул. Острая боль пронзила его от макушки до пяток. Кто-то истошно завопил так громко и пронзительно, что у Тимофея заложило уши.

– Не ори, Ильин! – рявкнул Леонтович. – Будешь молчать – мы попытаемся тебя спасти, а там уж как получится. Руби, Ксения!

Боль от нового удара выбросила его в мутное небытие. Всё пропало: и холод, и жар чужого дыхания, и ароматы лесного мха и неотвязный голод – всё улетучилось. Он качался и плыл в полном уединении. Рядом была только боль. Она то тисками сжимала его голову, то крепко дергала за конечности – за левую руку и правую. Порой боль зачем-то принималась выворачивать из суставов его ноги. Неотвязная тварь обладала невероятной мощью. Тимофею хотелось вопить и кусаться. Ах, если б у него были зубы! А так он в бессилии сжимал пустые десны, силясь не выпустить наружу вой. Ведь Леонтович велел молчать.

* * *

Бела земля на огородике Сидоровых. Белым кантом отделана каждая веточка на старых яблонях под окном. Белыми узорами подернуто оконное стекло. Изжелта-белы волосы школьной подруги, а лицо – будто посмертная маска, неподвижно, бесцветно. Веки Ксении плотно сомкнуты, ресницы и брови так же белы, как косы. Клавдия осторожно прикасается к её лицу. Нет, это не холодный мрамор. Это кожа живого человека.

– Были пятнышки, красные, следы обморожения. – Мать Ксении показывает на едва заметные розоватые пятна на лбу и щеках. – Но я мазала гусиным жиром и всё прошло.

– Она часто просыпается? – осторожно спросила Клавдия.

Тяжкий вздох был ей ответом. Клавдия боялась поднять глаза на Анну Григорьевну. Сейчас спящая Ксения походила на неё ещё больше, чем в былые, довоенные времена. Зверь-Война разрезала их жизни надвое, наискосок. Так, бывало, румяная продавщица в гастрономе рассекала батон телячьей колбасы перед тем как бросить его на весы. Только не думать о еде! Колбаса, мясо, сливочное масло, розовый зефир в коробке, перетянутой атласной ленточкой, мороженое. Как счастливы они были «до»… Как страшно стало «после»…

– Ты голодна? – угадала Анна Григорьевна.

Клавдия не успела с ответом, потому что тотчас перед её носом появилась плошка с красным супом. Да, да! Это в прошлой жизни существовали борщ и суп харчо, макароны по-флотски и вареники с вишней. А сейчас просто красный суп: немного сала, кожура от светлы, три картофелины, половинка моркови – всё! К яству прилагался небольшой кусок сыроватого черного хлеба. Как быть? Присесть к столу или остаться у постели больной? Клава глянула на часики. На всё про всё у неё оставалось пятнадцать минут. Надо и поесть успеть, и на Ксению насмотреться. Не вставая с шаткого табурета, Клава набросилась на еду. Она старалась не стучать ложкой, но Ксения всё равно проснулась.

– Что ты ешь? – спросила она, не размыкая век.

– Красный суп, – отвечала Клава.

– Он ещё теплый? Дай мне! – глаза больной распахнулись.

Светло-серые в прошлой жизни, сейчас они казались совсем белыми, словно вобрали в себя всю белизну заснеженных лесов.

– Извини, – смутилась Клава. – Я уже всё съела.

Снова возникла Анна Григорьевна с полной тарелкой красного супа и черной горбушкой. Точно такую же порцию она только что подала Клавдии. Тонкие прозрачные руки схватили тарелку. Эх, не расплескала бы! Суп исходил густым паром, горячий, наверное, а подруга совсем ослабела. Руки – тонкие плети, тело плоское, под толстым одеялом вовсе незаметное. Клавдия поднялась, желая помочь.

– Не надо! – Ксения вцепилась в тарелку. – Я сама! Сама всё съем!

– Кушай! – вздохнула Анна Григорьевна.

Клавдия направилась к выходу. Следом шуршали осторожные шаги беловолосой Ксениной мамы. Анна Григорьевна разговорилась в дверях.

– Ничего. Я тоже рано поседела. В тридцать пять вся голова уже была бела.

– Ксении двадцать, – отозвалась Клава.

– Ничего. Зато смотри, как она ест! В наше время говорили: кто хорошо кушает, тот здоров.

Из-за плеча Анны Григорьевны Клавдия видела, как Ксюша выплыла в прихожую. «Женщина в белом» – страшная история, рассказанная английским писателем, до войны казалась Клаве просто буржуазной сказочкой. Как бы не так! Вон она плывет, белая, почти бестелесная и совершенно беззвучная. Впрочем, цели её совсем не романтичны. Намерзшийся в вяземских лесах, натерпевшийся каких-то вовсе несусветных ужасов, организм Ксении совсем не мог удерживать в себе пищу. Только поела – беги на горшок.