Читать книгу "Последняя любовь Гагарина - Дмитрий Бавильский"

Ей подыгрывает сумасшедшая (чувственная очень) арфистка Ритка Мелкина, собирающая и консервирующая волосы Бьорк. Дана смотрит на Гагарина и плачет.

Она сидит у кровати, убранной кружевами и гирляндами цветов. У кровати, похожей на похоронное ложе, на лажу всей её жизни. Можно сказать, вошла в роль Гертруды, аккуратно пьяная, но и прекрасная.

Олег спит, и ему снится заснеженный город. Холод пробирается под кожу (хотя, казалось бы, откуда ему здесь взяться?) и щекочет его сорокалетние отныне кости.

Олег видит гастроном и церковь Всех Святых. Людей с хмурыми лицами. Троллейбус с болезненно раздутыми боками (как у ржавой селёдки) и тусклым светом внутри. Он видит коридоры первой реанимации, в человеческий рост выложенные зелёной плиткой.

Скоро он очнётся, оклемается, пойдёт на поправку. Болезнь сгорит в нём без следа, пройдёт вместе с акклиматизацией и прочими перестройками-настройками организма.

Олег снова будет щуриться на ярком солнце узкими глазами-бойницами и вдыхать всей грудью вязкий морской воздух, исполненный влажности, важности и местных ароматов цветов, растений неизвестного назначения и экзотических растений, гордо несущих экзотические же побеги и плоды.

21

Олег пробуждается в един миг. В ноздри ударяет волна пряных запахов. Несмотря на то, что он дышит этим химсоставом уже приличное количество времени, окончательное включение мозга врубает для него ароматы на всю катушку. Упс-с-с-с-с, захлебнуться можно. Мы в раю, да? Мы, кажется, в раю, окончательно и бесповоротно?

Олег обводит глазами окружающий мир. Ох, как хорошо. Как комфортно. Словно так всегда и было. Ничего, что день рождения миновал, что отпраздновал его во сне, что так и не познакомился с Бьорк.

Суета сует. Будет день – и будет пища. Захочет – повторит и фейерверк из бабочек, и всё остальное. Было бы желание. А желание, гм, судя по напрягшемуся прибору, есть. Да ещё какое. Где ж там Дана?

Эрекция и есть здоровье. Следовательно, всё в порядке. Спасибо зарядке, одним движением скидывает простынку и спрыгивает на пол. Будет людям счастье, счастье на века.

Тайком, пока никто не знает, пробирается в комнату, позади основных апартаментов, в кабинет, сокрытый (как и положено тайнику) широким книжным шкафом с полным ассортиментом писателей-классиков, от А. Дюма до Майн Рида. Где камеры слежения за всеми и за каждым. Мол, доложите обстановку.

Техника и докладывает: Дана и товарки щебечут на балконе, Денисенко с Самохиным и Королевым режутся в карты. Гагарин узнает про конфликт братских интересов (а его никто и не скрывает), бабушка-соседка укладывает внучка спать (послеобеденная сиеста), обещая богатое наследство от дяди Олега, который, вот уж точно, милостью своей не оставит малютку, дай Бог ему здоровья. Жена Ирина плещется с хмурым и молчаливым мужем в бассейне. Аки раздаёт приказания на кухне.

Кажется, в нём открылся ещё один талант – и если бы позволяли возможности, китаец вполне мог бы развернуться на ресторанном поприще.

Оркестранты маются от скуки, играют в воздушный бой и строят догадки по поводу хозяйских и хозяйственных намерений. В жизни (в реале) возвышенные и воздушные (надушенные) музыканты оказываются вполне приземлёнными людьми, не чуждыми расчёта и земных желаний – пожрать, потрахаться и испортить существование своим близким.

22

Видеонаблюдение работает безотказно. Новый муж говорит Ирине экс-Гагариной.

– Вот и мы справим свадебку. Конечно, не такую помпезную, как эти похороны. Арфистка Мелкина сказала, что у твоего Гагарина менингит и что он ослеп. Не веришь?

Ага, понимает Олег, значит, Ирина его обманула, никакой он ей не муж, просто хахаль.

– Так хоть СПИД, хоть ВИЧ, мне-то что? А ты, Петренкин, всё ревнуешь? Ну, сколько ж можно?! Не хотел бы – так и не ехал бы, – дерзит Ирина, ныряя в подогретую воду.

– Ну так ты одна бы тогда поехала. А тут мало ли что у вас произойти может?

– С этим инвалидом? Сам говоришь, менингит у него.

– Ну, может, не менингит, я не знаю точно, я не врач, может, гепатит какой смертельный.

– А не знаешь, что ж воду-то мутишь?

– Потому что когда он тебя звал, он инвалидом-то не был. Вполне здоровый мужик. И денег немерено, я ж тебя знаю, попёрлась бы на край света.

– Вот я и попёрлась. Только вот тебя с собой взять не забыла.

Так, с этими всё понятно. Не видать вам свадьбы как своих ушей, решает Олег. Впрочем, как и всего остального. Уж я-то позабочусь.

И переключает внимание на другой монитор.

*

На другом экране бабушка укладывает внука Маню спать.

– А будешь себя плохо вести, так ведь нас с этого острова выгонют, погонют куда подальше. Когда ты ещё на море-то побывашь. Папка-то твой нас с тобой бросил, скрылся, изверг, в неизвестном направлении, а пенсия у меня сам знашь кака. И зарплата метрошная всех расходов не покрывает. Я на одно лечение твое скока выбросила, а? Ты хоть это понимаешь? Давай-ка, Манюшечка, ручки под щёчки, глазки на место.

– Мама, а мама.

– Что, сыночек?

– А если я буду хорошо себя вести?

– Ну, тогда дядя Олег Евгенич купит тебе акваланг для подводного плаванья на день рождение, вот как ты и захотел. Дядя Олег Евгенич – дяденька добрый, очень добрый.

– Мамочка, а почему дядя Олег Евгенич такой добрый?

– А потому что богатый очень. Богатые – они все добрые, у них денег не меренно, вот и знать не знают, куда все деньги-то девать…

Олег смеётся: если все богатые люди – добрые люди, то почему у нас в стране до сих пор коммунизм не построен? Видимо, недостаточно они богатые, если только на себя, на свои причуды средств хватает.

Однако же одной тайной меньше (или больше) – какие, оказывается, у бабушки с внуком запутанные родственные связи. Совсем как у Джека Николсона ситуация!

*

На балконе уединились подруги.

– Ох, ну ты и счастливая, Данка. Лёгкая у тебя рука.

– Ты что, подруга, з-завидуешь, что ли?

– Почему сразу завидую? Богатые тоже плачут. Просто интересно у тебя получается – сначала Безбородов, теперь вот этот нувориш с деревенской-то свадьбы.

– Никогда-то вы, девочки, друг о друге ничего хорошего не скажете – почему сразу деревенская свадьба?

– Да ты посмотри на своего Гагарина внимательно, на его манеры, на его поведение, он же лох классический.

– Дура ты, Светочка, ты ж его всего один раз видела.

– Да мне хватило.

– Ну так когда это было? Теперь Олежка полностью изменился.

– Ножом и вилкой пользоваться начал? Публично не рыгает и хлеб не рвёт руками, а нарезать просит?