Читать книгу "Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин"

Александру Измайлович тоже освободили «под честное слово» для ухода за больной Спиридоновой. Теперь они не расставались и вместе прошли свой путь…

Спиридонова вышла замуж за товарища по партии Илью Андреевича Майорова. У них родился сын Лев. Член ЦК партии левых эсеров и заместитель наркома земледелия Илья Майоров разработал закон о земле.

Вдова одного ссыльного эсера вспоминала о нем:

«Илья Андреевич Майоров был сыном крестьянина, родился в деревне. В сельской школе учительница обратила внимание на способного и умного ученика и постепенно, в течение трех лет, медленно, но старательно уговаривала его отца отдать мальчика в гимназию… Отец согласился, наконец, с уговорами учительницы и свез мальчика в город, но твердо заявил ему, чтобы тот “сам думал о жизни” и чтобы постарался как можно скорее начать зарабатывать на себя. Начиная с пятого класса гимназии Илья Андреевич уже давал уроки. Потом медицинский факультет Казанского университета…».

Спиридонова, Майоров и Измайлович жили на даче Штейнберга в Малаховке. Штейнберг вовремя уехал за границу и спасся от террора.

Он рассказывал, как однажды, совершенно отчаявшись, обратился к Ленину:

— Для чего же тогда народный комиссариат юстиции? Назвали бы его комиссариатом по социальному уничтожению, и дело с концом!

— Великолепная мысль, — отозвался Ленин. — Это совершенно точно отражает положение. К несчастью, так назвать его мы не можем.

Штейнберг пытался вывезти и Спиридонову, но не удалось. Илью Баккала осенью 1922 года выслали за границу. После войны сотрудники министерства госбезопасности найдут его в советской зоне оккупации Германии, в 1949 году его приговорят к десяти годам лагерей, на следующий год он умрет в заключении…

А Марию Спиридонову через полтора года чекисты вновь арестовали.

«Большевики готовят мне какую-то особенную гадость, — сообщала друзьям Спиридонова. — Кое-какие отрывки сведений, имеющихся у меня из сфер, заставляют меня предполагать что-нибудь особо иезуитское. Объявят, как Чаадаева, сумасшедшей, посадят в психиатрическую лечебницу и так далее — вообще что-нибудь в этом роде».

Это была идея Дзержинского, который приказал начальнику секретного отдела ВЧК Тимофею Петровичу Самсонову договориться с наркоматом здравоохранения:

«Поместить Спиридонову в психиатрический дом, но с тем условием, чтобы ее оттуда не украли или она не сбежала. Охрану и наблюдение надо было бы сорганизовать достаточную, но в замаскированном виде. Санатория должна быть такая, чтобы из нее трудно было бежать и по техническим условиям. Когда найдете таковую и наметите конкретный план, доложите мне».

Спиридонову отправили в психиатрическую больницу с диагнозом «истерический психоз, состояние тяжелое, угрожающее жизни». Нет сомнения, что совершенное ею убийство, та ночь в вагоне, каторга, революция наложили отпечаток на ее психику. Она, несомненно, нуждалась во врачебной помощи. Но чекисты лечили ее своими методами. Эсеры были фактически поставлены вне закона: их судьбу решали закрытые инструкции госбезопасности.

Ее выслали в Самарканд, где держали до 1928 года. В 1930 году ей разрешили пройти курс лечения в Ялтинском туберкулезном санатории под присмотром местного отдела ОГПУ. Но с каждым годом ее положение ухудшалось. В 1931 году — новая ссылка в Уфу, работала в кредитно-плановом отделе Башкирской конторы Госбанка. И наконец, в 1937 году последний арест «активного руководителя контрреволюционной эсеровской организации».

Тяжелобольной женщине предъявили нелепое обвинение в подготовке терактов против руководителей советской Башкирии. 2 мая 1937 года следователь Башкирского НКВД написал рапорт республиканскому наркому:

«Во время допроса обвиняемой Спиридоновой М. А. последняя отказалась отвечать на прямые вопросы по существу дела, наносила оскорбления по адресу следствия, называя меня балаганщиком и палачом… При нажиме на Спиридонову она почти каждый раз бросает по моему адресу следующие эпитеты: “хорек, фашист, контрразведчик, сволочь” — о чем и ставлю вас в известность».

Приговор стандартный — двадцать пять лет. Держали ее в Орловской тюрьме. Здесь провели остаток жизни многие лидеры эсеров, причем в неизмеримо худших условиях, чем те, что существовали в царских тюрьмах.

В ноябре 1937 года легендарная Мария Александровна Спиридонова написала большое письмо своим мучителям. Она писала, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В царское время она ощущала незримую поддержку народа. В первые годы советской власти старые большевики, включая Ленина, щадили ее, принимали меры, чтобы над ней по крайней мере не измывались.

Та страшная ночь в поезде не прошла бесследно. В революционные годы, пока она была на свободе, Спиридонова не расставалась с браунингом и была готова пустить его в ход. Как-то призналась:

— Не могу допустить, чтобы кто-то на меня замахивался.

Она не выносила не только прямого насилия на собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу. Эсеры особенно болезненно воспринимали покушение на их личное достоинство. В царских тюрьмах многие совершали самоубийство в знак протеста против оскорблений. Но в сталинские времена Марию Спиридонову сознательно унижали:

«Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день. Обыскивали, когда я шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня и мои трусы; чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла…».

Жалобы были бесполезны. Никто не собирался их выслушивать. Она была врагом, подлежащим уничтожению. Марию Спиридонову убили осенью сорок первого. Немецкие войска наступали, Сталин не знал, какие города он сумеет удержать, и велел наркому внутренних дел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов», сидевших в тюрьмах. 6 сентября Лаврентий Павлович представил вождю список. Он же придумал обоснование — расстрелять «наиболее озлобленную часть содержащихся в местах заключения государственных преступников, которые готовят побеги для возобновления подрывной работы».

Сталин в тот же день подписал совершенно секретное постановление Государственного комитета обороны:

«Применить высшую меру наказания — расстрел — к ста семидесяти заключенным, разновременно осужденным за террор, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда».

В Военной коллегии оформили приговоры за один день. Всех перечисленных Берией заочно признали виновными по статье 58–10, часть вторая, приговор — расстрел. 11 сентября 1941 года чекисты расстреляли 157 политзаключенных Орловского централа. Обреченных вызывали по одному. Запихивали в рот кляп и стреляли в затылок. Тела на грузовиках вывезли в Медведевский лес и закопали.