Читать книгу "Одновременно: жизнь - Евгений Гришковец"

А я приехал издалека и так хотел жить без гнева и без обид… Пьющему пенсионеру поставил баночку для окурков, на место, где парковалась машина, положил красивый гранитный камень… И, не обращаясь за помощью к соседям, немного приплачивал пожилой дворничихе, чтобы она повнимательнее относилась к нашему подъезду и нашей лестнице…

Я никогда не делаю замечания детям, которые шумят и играют у меня под окнами, даже если они мне мешают и у меня болит голова. Они всё равно продолжат шуметь и кричать, но если я сделаю им замечание, я буду после этого внимательнее следить и сильнее гневаться на шум… Потому что с момента, когда ты делаешь замечание человеку, а он продолжает жить как жил – на твой взгляд, он нарушает твоё требование и делает всё назло…

26 марта

Я очень тронут и рад тем, какой отклик нашли мои две предыдущих записи. Я получил даже не слова одобрения или благодарности, что приятно, но не так важно, – я получил отклик в виде слов понимания, понимания и единодушия. Ничего не бывает желаннее и радостнее.

Этот большой отклик меня в известной степени успокоил. Успокоил прежде всего в моих переживаниях по поводу выхода книги «Боль». Я так долго над ней работал и очень переживал, что всё происходящее, весь этот накал тревог, сомнений и самых дурных ожиданий не даст возможности тем, кто так или иначе ждал и ждёт выхода книги, спокойно и вдумчиво воспринять её и почувствовать. Я, как живой человек, переживал, что выход моей книжки пройдёт незаметно, не привлечёт к себе внимания из-за того, что люди погружены в беспрерывный поток безрадостных новостей. Сейчас же думаю иначе. По поводу двух предыдущих записей я услышал много разумных, взвешенных и в лучшем смысле трезвых слов и из России, и из Украины, а также из Казахстана, Белоруссии и совсем дальних пределов. Я рад.

Завтра лечу в Киров. Там послезавтра у меня спектакль и концерт с «Мгзавреби». Не выступал с ребятами с первого марта, как раз тогда, в Тбилиси, мы узнали о том, что принято решение о применении вооружённых сил в Крыму. Прошло всего-то чуть меньше месяца, а кажется – это было так давно! Встреча точно будет радостная, как после долгой разлуки. И я уверен в том, что энергию этой радости очень почувствуют зрители в Кирове и потом в Ижевске. К тому же «Мгзавреби» будут в этих городах впервые.

Я им иногда, редко, но остро завидую, потому что они только начали открывать для себя наши города и людей. Для меня же осталось уже не так много больших и средних городов в стране, в которых я не побывал.

К счастью, в грядущем туре будет новая точка на карте, которая пока ещё для меня только точка, а после 4 апреля в моей жизни появится ещё один знакомый город. 4-го буду играть в Набережных Челнах. Название города, на мой вкус, очень красивое, в нём есть что-то завораживающее. И как, интересно, называются жители этого города?..

Поинтересовался, как называются. Занятно. Но не скажу. Если кому-то интересно, сами полюбопытствуйте. Не ожидаю от этого города выдающейся архитектуры и сногсшибательной красоты, но всё равно еду с большой радостью.

Выхода книги «Боль» жду с особым волнением. Ни над одним своим литературным текстом я не работал так долго, как над повестью «Непойманный». Пятого апреля я вместе с первыми читателями в первый раз смогу подержать эту книгу в руках. Всегда, получив свою новую книгу в руки, я её сразу прочитываю. Удивительно! В напечатанной, изданной книге слово звучит совсем по-другому, будто и не я это написал… Всё же никак не могу привыкнуть к тому, что то, что пишу, издаётся и продаётся в книжных магазинах. Думаю, что никогда не смогу относиться к этому как к чему-то привычному.

2 апреля

Пятого апреля вместе со сборником «Боль» выйдет и поступит в продажу отдельной книжкой пьеса «Уик Энд, или Конец недели». Над этой пьесой я долго думал, больше полутора лет, и почти год с перерывами, по отдельности и вместе, мы работали над ней с Анной Матисон. Получилось объёмное для пьесы произведение в двух актах. Издать её отдельной маленькой книжкой было исключительно моим решением.

Зачем я решил это сделать?

Я решил издать пьесу отдельной книгой, потому что у меня нет особой надежды на то, что в ближайшее время она будет поставлена в Москве и Санкт-Петербурге. А на то, что её поставят в провинции, нет никакой надежды.

Когда закончил восьмую, и последнюю редакцию «Уик Энда», поставил окончательно точку и перечитал получившееся, я понял, что передо мной самое сложное и лучшее драматургическое произведение, в создании которого я принял участие, а точнее – которое задумал и в соавторстве с Анной Матисон довёл до результата. Я держал в руках увесистую стопку бумаги и понимал, что для этого материала, для этой пьесы, сегодня, в нынешнем театре, совершенно нет режиссёра. Всё есть… Есть здания театров, есть разного уровня актёры, есть зрители, жаждущие видеть на сцене знакомого и понятного им своего современника, которого они знают по своей жизни и в котором кто-то узнает себя. Есть сценографы, которые смогут создать художественное пространство для пьесы, есть композиторы… А режиссёра для пьесы нет. Режиссёра, который был бы ровесником героев.

Сегодняшняя наша театральная режиссура погрязла либо в фокусах, которые легки в случае интерпретации суровой и махровой литературной или драматургической классики, или же, наоборот, сегодняшние режиссёры ставят по полуподвалам однодневные спектакли по разухабистым однодневным же пьесам про маргинальные осколки общества. В этих постановках тоже допустимы разнообразные, менее затратные, но лихие фокусы.

Сегодняшние режиссёры близкого мне возраста или те, кто помладше, идут в кильватере тех, кто уже добился разнообразных успехов, демонстрируют всё что угодно: изобретательность, выдумку, смелость, волю, умение жонглировать культурными слоями и прослойками… Они умеют делать разные фокусы, они забыли о каких-либо ограничениях и барьерах, как в области морали, так и здравого смысла. Они как будто учились не в театральных, а в цирковых училищах, но научились не цирку, но запутанному, на вид глубокомысленному, а на самом деле лишённому какого-либо содержания балагану. Они не забыли того, чем был славен и самобытен российский театр: для того чтобы забыть, нужно знать – они как будто его и не знали. Будто и не было той режиссуры, которая выводила на сцены пьесы Розова, Володина, Вампилова…

Те же немногие, редкие, яркие люди в нашей режиссуре, которые есть, демонстрируют странную боязнь и недоверие к сегодняшней российской публике, особенно провинциальной. Они её не слышат и не хотят. Им гораздо проще и желаннее делать фестивальные и околофестивальные проекты, которые почти никто не увидит, или ставить все равно что и с кем за границей, непонятно для кого и на каком языке.

Я решил издать нашу новую пьесу отдельной книжкой, чтобы люди могли её прочесть. Хочу, чтобы её прочли как можно скорее. Пьеса сегодняшняя и остро сегодняшняя. Именно по этой причине она будет трудна для постановки. Проще ставить то, что невозможно проверить с точки зрения достоверности и жизненной подлинности. К тому же и персонажей много, и актёры нужны не юные – для студенческого или экспериментального театра пьеса не годится.