Читать книгу "Темная материя - Юли Цее"

Полицей-обермейстер спокойно сидит, удобно расположившись на пассажирском сиденье австрийской патрульной машины, и поглядывает на окружающую местность, которая выглядит так, будто ей каждое утро подновляют газонокосилкой прическу, следя, чтобы ежик не слишком отрастал. Когда Рита спросила, как он смотрит на то, чтобы прокатиться в окрестности Брегенца, он представил себе голубое небо, белые облачка и зеленые луга. Все это сейчас имеется налицо в полном объеме. Но Шнурпфейль представил себе также и ремень безопасности промеж Ритиных грудей, и сверкающие на солнце карие глаза. Его «да» вырвалось так восторженно, что Рита как-то странно на него посмотрела. Шнурпфейль не увидел в этом ничего необычного. Странные взгляды — это еще самое малое из того, к чему ему пришлось привыкать при общении с комиссаршей.

Сейчас рядом с ним в машине не Рита, а австрийский полицейский, живот которого с трудом умещается за рулем. Полицейский непрестанно костерит толпы туристов, которые кормят его страну и его самого. Центр Брегенца забит людьми, которые так неохотно уступают дорогу машинам, словно, заплатив туристический налог, купили право на не отягощенное бытовыми неудобствами окружение. Шнурпфейлю, по крайней мере, повезло, что он не сам должен добираться до какого-то там никому неведомого Гвиггена. На заднем сиденье мирно лежат его зеленая полицейская фуражка и фуражка австрийца, символизируя собой дружественное взаимодействие полицейских органов на интернациональном уровне.

Когда машина начала взбираться на отроги горы Пфендер, неуклюже поворачивая морду на витках серпантина, австриец на очередном повороте испускает глубокий вздох, обдавая соседа запахом охотничьей колбасы. Красоты природы он комментирует так, точно это он их придумал. Шнурпфейлю непонятно, как можно гордиться местностью, которая даже для открытки выглядит слишком уж сладенькой. Всякий человек не в национальном костюме выглядит неуместно на этом фоне. Впрочем, может быть, эти пейзажи и подошли бы для серьезного разговора с Ритой. А так ему остается только добыть для комиссара Скуры нужную информацию. Быстро, профессионально, результативно, с тем чтобы, как всегда, с исчерпывающей полнотой осветить предмет.

Наконец, подъехав по тряской проселочной дороге, машина остановилась под немецким дубом. Австриец вытер клетчатым платком шею и откинул сиденье в лежачее положение, а Шнурпфейль вышел и прямиком направился к деревянному дому. Широким балконом на фасаде и завитушками на фронтоне дом напоминает гигантские часы с кукушкой. На лужайке громоздится башня из деревянных кольев, канистр и веревок, столь загадочная по своему предназначению, что полицей-обермейстер даже не пытается спросить, для чего может служить эта конструкция. В отдалении на опушке носится стайка ребятни.

В доме пахнет чаем и ботинками. За стойкой дежурного пусто, в столовой ни души. Шнурпфейль открывает пронумерованные двери, заглядывает в спальни со втиснутыми в них двухъярусными койками, пока наконец в обшарпанной комнатенке несколько больших размеров ему не попадаются на глаза двое подростков. Его появление приводит их в ужасное смятение. Толстый мальчишка уставился на полицейское удостоверение выпученными глазами, словно в его башке не умещается столько информации сразу. Шнурпфейль решает, что лучше иметь дело с девчонкой. У нее выбритые над ушами волосы, собранные сзади в косичку. Когда она говорит, у нее во рту звякает металлический шарик пирсинга. Выяснив, что это не отдыхающие в лагере дети, а дежурные вожатые, Шнурпфейль плавно переходит с ними на «вы».

Лиам? Ну как же, он всем запомнился. Его отец всех удивил, когда ни с того ни с сего вдруг забрал сына из лагеря. Девица еще помогала мальчику укладывать вещи. Он не поднимал головы, свертывал по отдельности каждый носок и непременно пожелал напоследок заправить постель точно так, как они накануне все вместе учились это делать.

Кто привез сюда бедного парнишку?

Оба вожатых возводят глаза к потолку и опускают вниз губы. Вопрос нелегкий! В день заезда в Гвигген прибыло около сотни детей. Может, тот человек, который его потом забирал. А может, и нет. Во всяком случае, он был не очень высокий. И не то чтобы маленький.

У Шнурпфейля сразу лопнуло терпение. Ему и раньше было трудно принимать всерьез людей с австрийским акцентом. Повелительным жестом он сгоняет со стула рассевшегося за компьютером толстого парня и берет со стола замусоленную тетрадку, которая лежала раскрытая на стопке журналов. На разграфленных страницах нашлась куча всякой информации. Даты приездов-отъездов, возраст, пол, болезни, пометки, касающиеся питания, поступление предоплаты. Все записи сделаны разными чернилами и разным почерком. Полистав немного, полицей-обермейстер находит запись о Лиаме под номером 27. Дата прибытия. Никаких особых примечаний. Когда он собрался положить тетрадь на место, из нее выпала желтая записка.

«Штефану, — гласила запись, сделанная округлым почерком, — № 27 не приедет из-за гриппа. Позвонил отец. Ф».

Шнурпфейль спрашивает девицу, не она ли писала эту записку. Та энергично замотала головой. Ф — это, мол, не она. Да и вообще, это сообщение ошибочное. На самом деле мальчонка был здесь. Только уехал досрочно.

— Ну что вы, господин вахтмейстер, так странно на меня смотрите?

Пока вожатые обсуждают между собой этот случай, Шнурпфейль усаживается на стул. Сжимая и разжимая кулаки, он наблюдает за игрой мускулов на своих предплечьях. Он думает сейчас о том, как явится с докладом к комиссару Скуре. Может быть, он скажет ей, что забытая записка была так запрятана, что не очень-то и отыщешь. Комиссар Скура взглянет на него из-за стола, уберет со лба волосы и при этом покажет ему свои подмышки. Спасибо, Шнурпфейль, хорошая работа!

Молчание в комнате пробудило его от грез. Толстый парень ест его глазами. Девица умчалась за подкреплением. Не прошло и пяти минут, как Шнурпфейля окружила толпа ребятишек точь-в-точь таких же, как Лиам, фотография которого знакома ему из дела. Визг, писк, липкие пальцы трогают кобуру служебного пистолета. Шнурпфейль не любит детей, кроме тех, которых ему нарожает Рита Скура.

Он вскакивает со стула и выхватывает из толпы долговязого парня, возвышающегося над кишащей вокруг мелюзгой. Это Штефан, он здесь главный, объясняет толстяк. Штефан, с неопрятной бородой, похож с виду на военнообязанного, навечно застрявшего на альтернативной службе. Его гнусавый голос просто бесит Шнурпфейля.

Скаутов нельзя было оставить одних без присмотра, поэтому, пойдя в дом, их пришлось взять с собой. Никто ничего не слышал про телефонный звонок, в котором сообщалось о гриппе. Тут такая круговерть, что не всегда за всем уследишь. И сейчас никто не понимает, почему это вдруг оказалось так важно.

Шнурпфейль хватает Штефана за локоть и несколько раз крепко сжимает ему руку.

Ну да, вспомнилось! Лиама доставил в Гвигген высокий мужчина и на руках внес его в дом.

Полицей-обермейстер усилил нажим, и Штефан вдруг припомнил, что мужчина был темноволосый. А когда полицейский пустил в ход обе руки, то общими усилиями вспомнилось, что у незнакомца были черные глаза и этакий жутко колючий взгляд и выражение лица какое-то жутко высокомерное. Но это был точно не тот мужик, который через пару дней увез Лиама.