Читать книгу "Мизери - Стивен Кинг"

И хотя Энни не поверила ему — поначалу, — она разрешила емувернуться к работе. Не из-за его уговоров, а из-за чувства надо.

Первое время он мог работать совсем недолго — пятнадцатьминут, может быть, полчаса, когда книга действительно этого требовала. И дажеза короткие периоды работы расплачивался страшной болью. Перемена позы вызывалавспышку боли в искалеченной ноге: так вспыхивает на ветру ярким пламенемтлевшая до того головня. Писать было дьявольски больно, но время писания былоне самым худшим временем; самыми худшими были один или два часа после работы,когда в заживающей культе словно просыпался пчелиный рой и его бешеный зудсводил Пола с ума.

Он оказался прав, а она ошиблась. По-настоящему он, конечно,не выздоровел — да и едва ли это было возможно в его положении, — но здоровьеего все же укреплялось и силы мало-помалу возвращались. Он чувствовал, чтогоризонт его интересов чрезвычайно сузился, но был согласен заплатить эту ценуза выживание. То, что он вообще выжил, — величайшее чудо.

Он сидел перед пишущей машинкой, у которой постепенноразрушались зубы, и размышлял о последнем периоде своей жизни, наполненномскорее работой, нежели событиями. Да, он, вероятно, стал Шахразадой для самогосебя, точно так же, как сам недавно совладал с собой и вырвался из миралихорадочно пульсирующих фантастических образов. И без психиатра он понимал,что в писании есть что-то от онанизма: пальцы мучают пишущую машинку, а несобственную плоть, но оба процесса в значительной степени зависят от изобретательностиума, быстроты рук и искренней преданности искусству нетривиального.

Но нет ли здесь еще какого-то, пусть самого сухого, половогоакта? Ведь когда он начинает… хотя во время работы она его и не прерывает, ноедва он заканчивает, она немедленно уносит все им написанное — под темпредлогом, что ей надо вставить пропущенные буквы, но на самом деле (Пол теперьхорошо знал ее, как опытный донжуан заранее знает, какое свидание приведет кжелаемому результату, а какое нет) для того, вероятно, чтобы удовлетворить своежелание. Удовлетворить свое надо.

Сериалы. Да. Повторяется прошлое. Только в последниенесколько месяцев она получает новую серию каждый день, ей не приходится ждатьсубботы, и Пол, который балует ее сериалами, — уже не старший брат, а комнатныйписатель.

Сеансы работы за машинкой делались дольше и дольше по меретого, как отступала боль и возвращалась выносливость… и все-таки он был не всостоянии работать с достаточной скоростью, чтобы удовлетворять ее потребности.

Оба они еще живы благодаря надо, ибо, если бы не оно, Эннидавно бы уже убила и его, и себя, но именно надо послужило причиной утратыбольшого пальца левой руки. Кошмар, но в нем есть и забавная сторона. Смотри наэто с иронией, Пол, — полезно для здоровья.

И подумай о том, что все могло бы обернуться намного хуже.

Например, она могла отрезать ему пенис.

— А эта штука у меня только одна, — сказал он и дикорасхохотался, а проклятый «Ройал» ухмылялся ему в ответ щербатым ртом. Полхохотал, пока у него не разболелись культя и живот. Хохотал, пока не разболелсямозг. В какой-то момент его смех перешел в отдельные сухие всхлипы,отозвавшиеся болью в обрубке большого пальца, и только тогда ему удалосьостановиться. Он отстраненно спросил себя, далеко ли ему еще до настоящегобезумия.

Вероятно, это не имеет значения, был ответ.

9

Однажды, незадолго до второй ампутации — возможно, меньшечем за неделю, — Энни вошла в его комнату с двумя огромными блюдами ванильногомороженого, банкой шоколадного сиропа «Херши», жестяным баллоном сливок и ещеодной банкой, в которой, как заспиртованные органы, плавали кроваво-красныевишни мараскино.

— Я подумала, хорошо бы нам с тобой поесть мороженого сфруктами, — сказала она подозрительно веселым голосом. Полу не понравился ни еетон, ни легкое беспокойство в глазах. Я непослушная девочка, говорил этотвзгляд. Этот взгляд заставил его подобраться, насторожиться. Он легко могпредставить себе, что с таким вот выражением в глазах она вытаскивала налестницу тюк белья или дохлого кота.

— О, спасибо, Энни, — проговорил он, глядя, как она поливаетмороженое сиропом и покрывает сверху сугробами взбитых сливок из баллона. Этиоперации она проделала твердой, уверенной рукой опытного кондитера.

— Не благодари меня. Ты это заслужил. Ты так усердноработаешь.

Она подала ему тарелку с мороженым. Сладость показалась емуприторной после третьей ложки, но он продолжал есть. Так безопаснее. Одно изключевых правил выживания здесь, на западном склоне Скалистых гор, гласит: Энникормит — не отказывайся. Некоторое время они ели молча, потом Энни отложилаложку, стерла тыльной стороной ладони с подбородка тающее мороженое пополам сшоколадным сиропом и вежливо сказала:

— Расскажи мне остальное.

Пол также отложил ложку.

— Прошу прощения?

— Расскажи мне до конца. Я не могу ждать. Просто не могу.

Разве он не знал, что это должно произойти? Знал. Если быкто-нибудь привез Энни последние двадцать серий «Человека-Ракеты», стала бы онасмотреть по серии в неделю или даже по одной в день?

Он посмотрел на уменьшившуюся вполовину гору на ее тарелке;одна вишня почти погребена под взбитыми сливками, другая плавает в шоколадномсиропе. Ему вспомнилась гостиная, разбросанные повсюду тарелки со сладкимиобъедками.

Нет. Энни не из тех, кто умеет ждать. Энни посмотрела бы заночь все двадцать серий, даже если бы у нее слипались глаза и раскалываласьголова.

Потому что Энни любит сладкое.

— Я не могу, — сказал он. Ее лицо немедленно потемнело, ноне мелькнула ли на нем тень облегчения?

— Как? Почему?

Потому что завтра утром ты перестанешь меня уважать, хотелответить он и подавил порыв. Подавил с трудом.

— Потому что я скверный рассказчик. — сказал он.

Она проглотила остаток мороженого в пять приемов; если быПол поедал мороженое с такой скоростью, его горло покрылось бы ледяной коркойизнутри. Потом она отодвинула тарелку и сердито посмотрела на него — словно онбыл не великим Полом Шелдоном, а негодяем, осмелившимся критиковать великогоПола Шелдона.

— Если ты такой скверный рассказчик, почему же ты пишешьбестселлеры, почему миллионам людей нравятся твои книги?

— Я не сказал, что я скверный писатель. Если честно, яполагаю, что пишу хорошо. А что касается устных рассказов, я — пас.

— Выдумываешь какие-то гребаные отговорки. Ее лицо темнело. Руки,лежащие на грубой ткани юбки, сжались в кулаки. В комнату ворвался ураган«Энни». Вернулось все, что он приносит с собой. Вот только кое-что как будтоизменилось, не правда ли? Пол все так же боялся ее, и тем не менее ее властьнад ним ослабла. Его жизнь уже не была так важна для него, даже несмотря начувство надо. Он боялся лишь боли, которую она может ему причинить.