Читать книгу "Матери - Жереми Фель"

Как только они отъезжали от дома, мать вдруг преображалась и становилась такой улыбчивой и раскованной, что Норме казалось, будто перед ней совсем другая женщина – жизнерадостная, непринужденная, молодая.

По словам педагога, Норма делала большие успехи, хотя ей было еще далеко до Лауры Клепман и Роберты Лимб, двух девочек из ее класса, которые уже собирались участвовать в различных конкурсах. Норма старалась изо всех сил, но, несмотря на свое рвение, она отставала от других учениц. Ей, конечно, не нравилось быть в хвосте, а хотелось стать лучшей. Она мечтала стать лучшей из лучших, хотя прекрасно понимала: этому не бывать. И такое положение вещей вскоре стало для нее невыносимым.

Она бросила танцы через полгода. Мать не стала ее переубеждать, и потом Норма часто корила себя за то, что сдалась так просто.

Она навсегда запомнила ухмылку отца, когда тот узнал, что она больше не будет ходить в школу танцев.

Ухмылку, означавшую: «Я же вам говорил…»

Норма вернулась в колледж Грин-Хилл и вскоре подружилась с одноклассницей по имени Кристи Ньютон, брюнеточкой, жившей с отцом в красивом доме из красного кирпича в двух улицах от нее. Обычно они приходили туда вдвоем после уроков посмотреть телевизор, тайком перемыть косточки девчонкам, которых не любили, ну и, конечно, обсудить мальчишек.

Кристи стала первой настоящей подругой Нормы. Вдвоем они веселились без удержу, и, просыпаясь по утрам, Норма радовалась при одной только мысли, что скоро снова увидится с Кристи. Та действовала на нее успокаивающе, как бальзам. И дарила тепло, в котором она так нуждалась.

Когда Элизабет исполнилось пятнадцать, она попросила у родителей разрешения перебраться в комнату, предназначенную для гостей. В конце концов, ее давно никто не занимал. К тому же она, Элизабет, стала взрослой, и ей не пристало делить спальню с младшей сестрой.

Норма не сразу свыклась с мыслью, что отныне ей предстоит спать в одиночестве. Ей казалось, Элизабет любит ее уже не так, как прежде, тем более что она почти не выходила из своей новой комнаты и совсем перестала наведываться к ней, чтобы пошептаться, как они делали это раньше целыми часами.

Как раз тогда Элизабет начала краситься и встречаться с соседскими мальчишками; она тайком выбиралась из дома через окно и возвращалась домой поздно ночью.

А Норма коротала время, лежа в постели и почитывая журналы или следя за судьбами героев сериалов по телевизору, который ей подарили на день рождения. Она не пропустила ни одной серии «Беверли-Хиллз». Она украсила стены комнаты парочкой плакатов с портретом Люка Перри и частенько представляла, как однажды он, с напомаженными волосами и сверкающей улыбкой, примчит к ней на своем роскошном мотоцикле и заберет с собой в Калифорнию.

Элизабет сошлась с парнем по имени Джош, темноволосым бугаем с лучезарной улыбкой, от которого вечно пахло мятными конфетами; она приводила его к ним в дом, когда не было отца. С Джошем, который учился в университете в Ноксвилле, они неизменно запирались у нее в комнате и включали погромче музыку, чтобы Норма не подслушивала. Но она и думать не хотела о том, что они там вытворяли. А мать, которой было все равно, только говорила – ничего, мол, не попишешь, они уже взрослые.

Через два года Элизабет ушла из дома с двадцатипятилетним парнем, который увез ее с собой в Нэшвилл. Она устроилась работать секретаршей в какой-то строительной конторе и раз или два в месяц приезжала их проведать.

Одно время Норма обижалась на сестру, но потом смирилась. В глубине души она ее понимала. Хотя завидовала ей куда больше.

Мать все дни проводила в гостиной или в саду, слушая шелест листьев. Иногда Норма замечала, как она плачет, думая, что рядом никого нет. Маргарет Джеймсон порой громко хохотала, а уже через минуту плакала навзрыд. Норма всякий раз спрашивала, как она себя чувствует, и неизменно получала ответ «хорошо», хотя в ее голосе звучала тихая грусть, непонятная ей самой. Норма не знала, чем ей помочь, и не могла подобрать нужных слов, чтобы ее утешить. Иной раз она предлагала матери съездить в город, но та всегда вежливо отказывалась, говоря, что у нее много дел по хозяйству, что она устала и что как-нибудь непременно подумает об этом. У нее почти не было подруг, из дома она выбиралась, только когда ей требовалось что-то купить или забрать откуда-нибудь хлебнувшего лишку мужа, который был не в силах вернуться домой самостоятельно. Она уже не находила времени на заботу о младшей дочери. Она совсем перестала краситься и покупать себе обновки. Норма понимала, что это все из-за отца: теперь он почти всегда где-то пропадал, оставляя жену вечерами одну у телевизора, и обращался с ней, особенно в последние годы, как с полным ничтожеством, унижая без зазрения совести; он словно играл с ней, желая проверить, долго ли она выдержит, прежде чем перережет себе вены в ванной. Нет, он ее не бил – просто плевал ей в душу, а это было еще хуже.

Дело дошло до того, что Норма возненавидела мать за то, что та наплевала на себя и даже не пыталась выбраться из этой пропасти, оказавшись слабой духом; она дала себе зарок, что сама всегда будет бороться с подобной слабостью, чтобы никто не посмел так унижать ее.

Как раз в то время она и убежала из дома, а когда ее доставили обратно, отец впервые влепил ей пощечину. Ночью к ней в спальню заглянула мать и взяла с нее обещание, что поступать так она больше не будет, поскольку, если это повторится, ей, матери, этого не пережить. Ведь после отъезда ее сестры в Нэшвилл, у нее осталась только она одна. Норму так и подмывало сказать, что она тоже уедет и ни за что на свете не останется тут, – ей просто хотелось вызвать у матери хоть каплю сочувствия. Ей хотелось задеть ее за живое, встряхнуть, хотя она прекрасно понимала, что это может ее доконать. Но было слишком поздно: на мать, казалось, уже ничто не действовало. И помочь ей она больше ничем не могла.

В конце летних каникул, перед тем как перейти в среднюю школу, Норма перебралась из своей комнаты в ту, которую прежде занимала Элизабет, – попросторнее и посветлее. К тому же так можно было убежать подальше от детских воспоминаний. Норма развесила на стенах постеры разных музыкальных групп и портреты киноактеров, оставила себе старую мебель сестры, а свою перетащила на чердак.

В школе она стала ходить в театральную студию и увлеклась пьесами Артура Миллера и Теннесси Уильямса, больше всего на свете мечтая сыграть роль Бланш Дюбуа, которую чуть ли не каждый вечер репетировала перед зеркалом. Фильм Элиа Казана она помнила наизусть. Судьба Бланш потрясла ее до глубины души. Судьба этой сломленной женщины, мало-помалу впавшей в депрессию и безумие, вгоняла ее в слезы.

Школьная жизнь стала для Нормы как глоток свежего воздуха, разогнавшего липкий туман, в котором она, как ей казалось, совсем увязла. К своему удивлению, она быстро завела множество подруг среди одноклассниц и девчонок из числа школьных знаменитостей, которые сразу стали считать ее своей, что ей, конечно же, льстило.

На нее заглядывались мальчишки, и не только никчемные очкарики.