Читать книгу "Морские нищие - Арт. Феличе"

Скорбный голос женщины вернул Генриха к действительности.

— Герцог приказал снять жернова и крылья со всех мельниц, чтобы принцу Вильгельму негде было смолоть и меры ржи для его солдат. Муж не послушался. Тайком, по ночам, ему подвозили зерно, и он молол. Тогда герцог велел его повесить, а крылья мельницы обрубить… Вот там, на косяке двери, он и висел три дня, пока испанцы не ушли отсюда. Тогда я вернулась с детьми из оврага, где пряталась… и похоронила мужа… У самого вон порога… Не было сил снести его куда-нибудь… подальше от дома…

Пилигрим слушал, не прерывая.

— Что же вы думаете делать теперь? — спросил Генрих с тоской.

— Не знаю… — прошептала женщина. — Может быть, двинусь в Маастрихт. Там у меня сестра. Да только и ей, верно, трудно. Везде разорение.

Генрих торопливо вынул свой кошелек и протянул женщине. Рука пилигрима удержала его. Генрих оглянулся. Паломник, развязав суму, отсчитывал золотые монеты. Женщина заплакала и спрятала лицо в одеяло прижатого к груди ребенка.

— Думал ли… муж… — говорила она, рыдая, — что детям его… как нищим… станут подавать на пропитание?

Пилигрим молча положил ей на колени деньги и встал.

— Пойдемте, — сказал он Генриху, не поднимая головы, — здесь небезопасно оставаться.

Генрих растерянно вертел в руках кошелек — его помощь была бы слишком ничтожна.

— Пойдемте! — настойчиво повторил пилигрим. — Поторопитесь и вы, добрая женщина. Детям нужен кров. А мужу вашему уже ничего не надо.

Когда они отошли от мельницы, пилигрим остановился и сказал, смеясь:

— Вы вот идете и все думаете: где я видел этого человека?

Генрих невольно покраснел:

— Вы угадали, как астролог. Так разрешите загадку.

— Вам — охотно! — ответил пилигрим и снял широкополую шляпу. — Куда не заносит судьба бедного «арьероса»…

— Патер Габриэль! — вскрикнул Генрих.

— Забудьте на время это имя, как я забыл ваше. Поборникам правды приходится теперь изменять имена и облик. — Он показал на свою паломническую одежду: — Перед вами «грешный католик», спешащий в Рим к престолу святейшего отца, чтобы принять его благословение…

Благословение?.. Генрих с отвращением вспомнил благословение «святых отцов» в кабачке.

— Где сейчас принц Оранский? — спросил он.

— У себя в дилленбургском замке… — низко надвигая, по привычке, шляпу, ответил патер Габриэль, — без войска, без средств, пока одинокий, но не утративший веры в правое дело. Альба — не простой враг. Он лучший стратег Европы. Но и он боялся открытой борьбы с принцем. Как лукавая змея, уползал он всякий раз, когда Оранский настигал его. Двадцать девять раз принц менял позицию. Но он не мог вложить в наемных солдат свое мужественное, упорное сердце. Их дразнила, доводила до безумия тактика Альбы. Герцог стал казаться им неуловимой, заколдованной тенью. К тому же надвигалась зима. Надвигался голод. Французские офицеры мечтали вернуться во Францию на помощь братьям гугенотам, сражающимся там против своего короля. Немцы, обманутые надеждой поживиться в Нидерландах, требовали роспуска. Мудрость подсказывала Оранскому не дать полкам бесславно рассеяться. Он увел их в Страсбург и, уплатив жалованье, отпустил.

Они долго шли молча.

Вдруг патер Габриэль остановился и стал выкапывать что-то посохом из земли. Тускло блеснул металл — показался поломанный, вдавленный шлем. Патер Габриэль поднял его и стал рассматривать.

— Как страшен был нанесенный удар!.. — проговорил он тихо. — Смотрите, вот французская надпись, залитая, видимо, кровью. Начальные слова молитвы. Этот шлем принадлежал, по-видимому, гугеноту, сражавшемуся за свободу Нидерландов… Да будет благословенно братство народов!..

Патер Габриэль осторожно прислонил шлем к придорожному камню, и тот остался лежать, как беспомощная отрубленная голова на чужой земле.

Они пошли дальше.

— Я хочу вас спросить, — начал Генрих, — не знаете ли вы, где мой дядя Рудольф ван Гааль и его слуга — знакомый вам Микэль? Я не знаю о них ничего.

Патер Габриэль очнулся от задумчивости и сочувственно посмотрел на Генриха.

— Судьба проповедника гоняла меня эти годы из страны в страну. Я видел много новых людей, встречался со старыми друзьями, но ни разу не столкнулся ни с вашим дядей ван Гаалем, ни со стариком Микэлем. Вы уже второй спрашиваете меня о них.

— Кто же еще говорил о них?..

— В Гарлеме. Член тамошней кальвинистской консистории Якоб.

— Бруммель, музыкант!

И Генрих рассказал всю историю своего бегства с Рустамом из Испании, встречу с Иоганном и его просьбу повидать семью гарлемского маэстро.

— Но Гарлем не лежал у меня на пути. А заходить в него отняло бы слишком много лишних дней.

— Так вот как оборвалась жизнь в приветливом домике садовника Алькалы! — вздохнул патер. — Я хорошо помню их всех.

Генрих опустил голову и промолчал.

Вечерело. Тучи спустились к самой земле. Стал накрапывать мелкий, холодный дождь. Куртка Генриха была плохой защитой от сырости. Патер Габриэль начал искать подходящего ночлега.

— Вон что-то чернеет там, вправо… — вгляделся он в туманную сетку дождя. — Как будто шалаш пастуха. Пойдемте, попробуем дождаться в нем утра.

Это оказался действительно полуразвалившийся шалаш, давно брошенный пастухами, как все в этой когда-то оживленной человеческим трудом равнине.

Темная, холодная ночь камнем лежала над Брабантом. В щели шалаша дуло. Сучья разведенного костра едва тлели. Неясные тени скользили по стенам, по соломе, устилавшей земляной пол. Генриху не спалось. Мысли сковывала тоска, тело — холод. Будущее было туманно, как ночь. Прошлое медленно всплывало год за годом…

Голос патера Габриэля нарушил тишину:

— До вас не дошла еще весть о судьбе наследника испанского престола доне Карлосе?

— Его арестовали… — печально отозвался Генрих.

— Да, и он умер.

Генрих приподнялся на соломе.

— Король отдал его в руки инквизиции, — добавил патер Габриэль.

— Он умер… своею смертью? — спросил Генрих шепотом.

— Не знаю. Эта тайна погребена в стенах Ватикана, в бумагах Пия Пятого. Говорят, король Филипп пишет правду только папам. Во всяком случае, смерть была неожиданная и быстрая.

Порыв ветра рванул верхушку шалаша и с унылым свистом понесся дальше. Патер Габриэль подбросил в костер остаток хвороста и снова лег. Генрих молчал, охватив колени.

— Не жалейте инфанта, — услышал он из темноты. — Печальный конец прекратил его страдания и избавил владения испанской короны еще от одного тирана.

Утро настало туманное, влажное, но на востоке бледнозолотистая полоса зари сулила погожий день.