Читать книгу "География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи - Эрик Вейнер"

И наконец, как известно всякому биологу, среда и влияет на организмы, и сама находится под их влиянием. Ведь последние не только истощают ресурсы, но и что-то отдают. Скажем, растения поглощают углекислый газ, а в атмосферу выделяют столь нужный кислород. Аналогичным образом, творческие гении не только пользуются культурными ресурсами города – деньгами, пространством, временем, – но и многое отдают. Чтобы это понять, достаточно одного взгляда на Парфенон или Санта-Мария-дель-Фьоре.

Так что же получится, если взглянуть на музыкальных гениев Вены с новой («экологической») точки зрения? Мы увидим «селективную миграцию» «организмов» – Моцарта, Бетховена, Гайдна: они перебираются в оптимальную для них экосистему (а именно Вену) и опустошают ресурсы – деньги покровителей, время слушателей и терпение домовладельцев. Но они и влияют на свою среду, причем влияние растягивается на столетия. Гайдн вдохновил Моцарта, а Моцарт, в свою очередь, вдохновил других композиторов: Шопена и Чайковского, Шумана и Брамса. Мы видим, как эти музыкальные организмы стыкуются со своей экосистемой. Впрочем, не идеально: здесь есть элемент конфликта.

Секретарь Эйнштейна однажды сказал: Эйнштейн стал бы Эйнштейном, даже если бы родился среди полярных медведей. Что ж, пожалуй, – если бы полярные медведи знали теоретическую физику. В противном случае – нет. Не в обиду Эйнштейну и полярным медведям, следует отметить, что он был частью творческой экосистемы. Изолировать его от нее не только глупо, но и тщетно. Если бы Эйнштейн родился на полвека ранее, скорее всего, мы бы о нем не услышали. В то время физика была менее открыта новым идеям, а без открытости блестящие теории Эйнштейна зачахли бы на корню. А еще более вероятно, что молодой талант и вовсе не пошел бы в физику, а избрал другую дисциплину, в которой можно работать с размахом.

Но как гениальность не обусловлена сугубо внутренними причинами, так не обусловлена она и непосредственным временем и местом. Вена не «изготовила» Моцарта наподобие того, как Toyota изготавливает машину. Взаимосвязь между местом и гением сложнее и многограннее. А также интимнее.

– Еда! – заявляет Фредерика.

– Да? – оживляюсь я. – Что насчет еды?

– Чтобы понять Вену и музыку, вам нужно понять еду.

Мне вспоминается неудачный опыт с кухней Древней Греции.

Мы паркуемся и подыскиваем ресторанчик. Я предлагаю выбрать столик на открытом воздухе: уж очень теплый и мягкий воздух. Пожалуй, соглашается Фредерика и тут же напоминает: это ненадолго. Собирается холодный дождь – и тогда все изменится.

Я молча гляжу в меню, опасаясь противоречить. Пора усвоить урок: вмешиваться в венский фатализм не стоит. Для венцев он как пища.

Пытаюсь прочесть меню, но тут на помощь приходит Фредерика: заказывает нам рыбный суп, салат и шприцер – по ее словам, хороший, хотя мне на шприцеры никогда не везло.

Солнечные лучи греют лицо. Ветерок ласкает кожу. Но я помню: это ненадолго и грядет холодный дождь. А потому спешу с вопросами. Вена того времени изобиловала музыкальными талантами, – но хватило ли этого для скачка в область гения?

– Нет, – отвечает Фредерика, – таланта недостаточно. Нужен маркетинг. Никто бы и не узнал о гениальности Бетховена, если бы тот не был силен в маркетинге. Моцарту очень помог отец в этом смысле.

Она соглашается, что миф об одиноком гении – сказка и иллюзия.

– Если у тебя нет возможности продать себя и получить известность, ты не будешь гением. У тебя не получится просто сидеть под каштаном и писать или рисовать. Я знаю пять художников, настоящих самородков, но они прозябают в безвестности. Можно рисовать не хуже Рембрандта, но, если тебя никто не откроет, гением ты будешь лишь теоретически.

В подтексте остается несказанное: гений, который гениален лишь теоретически, вовсе не гений.

Она отхлебывает шприцер. Моцарт в этих вопросах был настоящим виртуозом: умело плавал по опасным водам дворцовой политики, выжидая удобного момента, когда сможет встать на ноги. Вскоре после приезда в город завязал знакомство с некоей графиней Тун. Будучи женщиной с «самым бескорыстным сердцем», как описал ее один английский посетитель, она более всего любила связывать людей между собой. Она открыла двери для Моцарта – и он не замедлил войти в них. Впрочем, знать он недолюбливал, что подчас прорывалось наружу. «Глупость сочится у него из глаз», – сказал он об эрцгерцоге Максимилиане, брате императора.

Как такая непочтительность сходила Моцарту с рук? Отчасти благодаря таланту, а отчасти – менялись времена. Начиналась эпоха свободного музыканта. Наверное, это не только окрыляло, но и пугало. Ведь жизнь фрилансера была полна неопределенности (да и сейчас полна), что Моцарт и испытал на своей шкуре – первым из музыкантов. Это причиняло ему постоянную нервотрепку (а может, даже ускорило смерть), но также держало в форме. Комфорт – враг гениальности. И, к счастью, Моцарту никогда не жилось очень уж привольно.

Обстоятельства играют существенную роль. Важно не только то, где и когда вы родились, но и то, какого вы пола. У Моцарта была сестра, Мария Анна – ее называли Наннерль, – также очень талантливый музыкант.

– Однако она была женщиной, а значит, ее участью было рожать детей, – замечает Фредерика. – Так получилось и с Мендельсоном и его сестрой. Женщин-гениев вечно забывают.

В ее голосе не слышно горечи. Она лишь констатирует закон природы (вроде «растениям нужна вода»).

Чуть позже я глубже окунусь в жизнь Наннерль Моцарт: очень уж хочется узнать об этом гении, который гениален лишь теоретически. Она была прекрасной пианисткой и клавесинисткой. Будучи на пять лет старше брата, оказала на него в детстве мощное влияние. Трехлетний Вольфганг часто подглядывал ей через плечо, когда она упражнялась, а впоследствии пытался играть по нотным упражнениям из ее записной книжки. Они были близки друг другу и за пределами музыкальной студии, даже выдумали свой тайный язык и воображаемую страну.

Когда Моцарт написал в восемь лет свою первую симфонию, именно Наннерль занесла ее на бумагу, расшифровав каракули брата. Была ли она больше чем стенографисткой? Может, внесла в симфонию немалый вклад? Кто знает. Известно одно: музыкальная карьера Наннерль оборвалась, когда она вышла замуж и родила детей.

В наши дни музыку Моцарта считают одной из вершин человеческого творчества. А Наннерль? В ее честь назван австрийский абрикосовый ликер. Говорят, очень вкусный.

Почему же история столь скудна на женщин-гениев? Причина незамысловата: до недавнего времени большинство стран не могли себе это позволить. Мы получаем тех гениев, каких хотим и каких заслуживаем. Если и есть факт, который хорошо показывает роль среды в формировании творческого гения, то это вопиюще малое количество женщин в пантеоне. Так сложилось, что женщин лишали ресурсов, необходимых для творческого успеха, – учителей, вознаграждений (внутренних и внешних), покровительства, аудитории. К 20 с лишним годам, когда у большинства гениев появляются первые значимые работы, женщины были обременены заботой о детях и домохозяйством. Они не могли запереться в пробковых комнатах, подобно Прусту, или, подобно Вольтеру, открывать дверь лишь тем, кто приносит еду.