Читать книгу "Штурман - Людвиг Павельчик"

Незаметно для себя я заснул, а когда проснулся, вокруг меня была темнота. Должно быть, я проспал несколько часов и не слышал, как вернулись хозяева и отправилась спать Аглая. Должно быть, и ужин прошел без меня, если вообще состоялся… Мне стало обидно, словно я, сваленный водкой, отключился в разгар веселой попойки, а очнулся один в пустой комнате, с отвратительным привкусом во рту и горечью оттого, что пропустил все самое интересное. Спать мне больше не хотелось, а секунды, отбиваемые ходиками на стене, текли так медленно, что я вконец приуныл: ночь обещала быть нескончаемой. Приподнявшись на лавке, я дотянулся до часов и чуть приподнял сделанную в форме еловой шишки гирю – ходики замолкли. Отпустил – снова пошли. Приподнял…

Прекратив баловство, я решил последовать тянущему зову природы и выйти на двор. Уже перед обедом начинало снежить, и Яков даже предсказывал вьюгу. Пророчество его, судя по всему, сбылось – крыши, двор и даже приткнутую к стене сарая будку Дыма покрывал толстый, в две ладони, слой снега. Остановившись на крыльце, я с детской радостью набрал полные легкие колючего морозного воздуха, смахнул рукой снег с перил и осторожно, боясь поскользнуться, стал спускаться. Лишь взрыхлив носками наспех напяленных галош нетронутое снежное одеяло, я заметил, что почти не чувствую боли в ушибленном давеча колене. Я помахал ногой в воздухе, согнул-разогнул колено и даже попробовал присесть, держась рукой за стену дома – болезнь уступила терапевтическому натиску Киры Прокловны и – мне почему-то очень хотелось в это верить! – молитвам товарки Алеянц. Порадовавшись исцелению и тому, что моя роль трутня в доме Угрюмовых сыграна, я резво сделал первый шаг по чуть схватившейся морозцем земле и тут же, поскользнувшись, сел на снег. Посмеявшись над собой, я решил быть осторожнее.

Справив нужду в пригоне и вдоволь насмотревшись на усеянное мерцающими звездами безоблачное небо, я собрался вернуться в избу, так как в подштанниках и накинутой на плечи фуфайке Киры Прокловны уже порядком озяб. Дым, как ни странно, не вылез из своей будки, чтобы вместе со мной полюбоваться красотами зимней ночи. Как я его ни звал, он предпочел негу чуткого волчьего сна сомнительным человеческим удовольствиям. Ну и пусть себе дрыхнет!

Уже занеся ногу над первой ступенькой крыльца, я услышал какой-то шорох. Не шорох даже, а тонкий скрип со стороны надворных построек, будто кто-то отворяет дверь бани или ходит там по полу в скрипучих сапогах. Я насторожился и прислушался.

Звук повторился, но теперь я был уверен, что это снег скрипит под копытами какого-то животного, бродящего за стайками. Но какого? А может, это и не животное вовсе, а человек – притаился в ночной тиши двора и ждет, пока я уйду, чтобы продолжить начатое? Однако что же он мог замыслить такого преступного во дворе тихой таежной деревни, что вынужден был прятаться? Не иначе, мне все это померещилось! Нервы ни к черту с этим «средневековьем» да некстати проснувшейся чувственностью, чтоб ее!

«Есть здесь кто?» – крикнул я не очень уверенно, боясь разбудить спящих в доме людей. Никто мне не ответил, что, впрочем, было неудивительно. Ну, и черт с ними!

Обивая снег с галош о ступени, я поднялся на крыльцо и дернул дверь в избу, решив одеться потеплее, потом выйти еще раз и убедиться, что все в порядке и это мое воображение шутит со мною глупые шутки.

Никуда я, естественно, не вышел. Оказавшись в теплой избе, я не смог противостоять соблазну залезть под дожидающееся меня одеяло и, как ни странно, сразу же снова уснул, хотя и думал, что выдрыхся до этого. Обольстительница-Аглая поманила меня своим длинным ухоженным пальцем и, постоянно показывая мне почему-то запястья, увлекла меня с собою в сновидение, где шел снег, топилась печка и весело прыгал огромный непослушный Дым, заставляя меня хохотать и размахивать над головой старенькой фуфайкой Киры Прокловны.

Едва начало светать, меня тронул за плечо Яков.

– Ты, парень, это… Когда ночью во двор выходил, никого там не видел?

Я протер глаза и сел на лавке, не сразу сообразив, чего от меня хочет хозяин дома.

– Да нет… Никого. Хотя…

И я рассказал ему о звуках, слышанных мною и о том, что подумал, будто мне это померещилось.

– Выходит, не померещилось, – сокрушенно покачал головой Угрюмов. – Весь снег за стайками истоптан – кто-то там наверняка ошивался. И вот что странно – чуткий Дым даже не отреагировал, хотя ночной гость находился в каких-нибудь пяти-шести метрах от него! В другое время наслушались бы мы его рыка, а тут…

– Не хочешь проводить меня в Улюк? – неожиданно спросила Аглая сразу после обеда.

– Разве это входит в обязанности батрака? – схамил я и тут же раскаялся в этом. Если она сейчас пожмет плечами и уйдет, я никогда не прощу себе этой оплошности!

– Мне просто показалось, что мы оба не так уж равнодушны друг к другу, как хотим казаться. Но если ты не хочешь…

Вот те раз! И это говорит мне мужняя жена, отпущенная благоверным погостить к маме на месячишку! А я-то думал, что это только у нас, на рубеже тысячелетий, бабы краев не видят! Хотя, может быть, я льщу себе и она имела в виду нечто совсем иное?

Но я прекрасно знал, что ничего «иного» женщинам в голову прийти не может, а потому расцвел, как гладиолус, хоть и старался изо всех сил не показать виду.

– Послушай-ка, товарка Алеянц, я помню, чем заканчиваются походы в эти проклятые развалины, и не думаю, что смогу еще раз простить тебе насмехательство надо мной.

– Простить? – Аглая удивленно раскрыла глаза. – Разве я просила у тебя прощения?

Мне стало неловко от собственной неуклюжести. Надо подбирать слова! Теперь вот эта дамочка стоит и с довольной физиономией наблюдает за твоим смущением, а ты чувствуешь себя последним идиотом! Я решил в корне сменить тему и перехватить инициативу.

– Кстати, милая, сколько тебе лет? Только не надо жеманничать и рассказывать мне, что можно спрашивать у женщины, а чего нельзя, договорились?

Теперь Аглая смотрела на меня, как на диковинного павлина в зоопарке – ей нравились цветные перья моей бестолковости, ради них она даже готова была терпеть пронзительный надсадный визг, которым так славятся павлины.

– Почему я должна что-то такое рассказывать? – спросила она тоном, каким у ребенка спрашивают, почему он накакал в штаны. – Разве женщины могут выставлять себя на продажу, как товары в витрине?

Вспомнив витрины Сан Паули (квартал удовольствий в Гамбурге – прим. авт.), я хотел сказать, что видел много таких женщин, но промолчал.

– Ярлык должен соответствовать товару, не правда ли, милый Галактион? – вернула она мне это противное слащавое слово «милый». – Я родилась в пятом году и ты, если немного знаком с арифметикой, можешь легко подсчитать, что мне – двадцать пять. Ты, полагаю, увидел мир немного раньше?

Да уж… Я представил себе, как она будет выглядеть в год моего рождения – если доживет, конечно, – и улыбнулся.

– Я не помню пятого года, Аглая. Но, в любом случае, ты ошиблась – я прожил на два года меньше тебя.