Читать книгу "Преступление без срока давности - Феликс Разумовский"

А еще пер на себе майор РД — ранец десантный, в котором находились фляга с водой, почти три килограмма жратвы и кое-что по мелочи — горсть таблеток, саперные спички да бритва с зубной щеткой. А вот расчески там не наблюдалось, без надобности была она Лаврентию Павловичу, потому как обрили его под Котовского, наголо.

«Раз-два, раз-два, раз-два». Во время бега главное — смотреть себе под ноги и двигать ими чисто механически, на автомате, тогда в отупении усталость чувствуется меньше. А если будешь пялиться на далекий горизонт, непременно сдохнешь, жизнью проверено. «С одесского кичмана бежали два уркана». Шалаевский глянул на часы и, прикинув, что чересчур уж рьяно рвет жопу на сто лимонных долек, несколько сбавил темп. «Мы бежали с тобою золотистой тайгою, как канали с тобою мы, Кирюха, вдвоем, хоть простят нас едва ли, нам не нужно медали, а нужна нам ш-швобода, и ее мы возьмем…»

Палящие лучи солнца падали отвесно вниз, над поверхностью земли дрожало истомное марево, однако особого дискомфорта майор не испытывал. Надетая поверх белья «сетка» — специальное исподнее, сплетенное из мягких веревок, — создавала под одеждой отличную вентиляцию, толстые шерстяные носки хранили ноги от перегрева, и основным неудобством был едкий обильный пот, заливавший Шалаевскому глаза. Да, степь да степь кругом, — как она уже, блин, достала его, один Бог знает.

Между тем высоко в небе послышался рев моторов, и из необъятной утробы ан-12 двумя потоками повалила бесчисленная спецназовская братия — рядовые диверсанты-срочники. «Давайте, ребята, двигайте, всем скопом-то веселее. — Задрав голову, Лаврентий Павлович глянул на уносимые вдаль белоснежные купола и криво усмехнулся: — Если ты баран, то живи в стаде. Пока не прирежут». Сверившись по карте, он прикинул оставшийся путь и проделал его без всяких мыслей, полностью на автомате.

Наконец среди чахлых зарослей показался трехметровый забор, украшенный поверху колючей проволокой, в ноздри шибануло напалмовой вонью, и скоро майор уже представлялся дежурному по спецучастку, который с ходу его на этот самый спецучасток и загнал. «Эх, повалиться бы сейчас на копчик и, словно сука ледащая, ноги задрать». Шалаевский не спеша разоружился, оставив при себе только нож, и, расслабляя плечи, энергично потряс руками. «А лучше бы докторицу новую таким вот макаром разложить, бля буду, слаба она на передок». Представив крутые бедра капитанши, он плотоядно ухмыльнулся и с интересом воззрился на дежурного — давай веди, Сусанин. Хорошо, если бы седьмой вариант обломился, пройти его как два пальца обоссать. Он ведь начинается с «лужи» — пронырнуть полтинник под горящим на поверхности напалмом несложно совсем, и пускай вода загажена до невозможности, но это вода. Прохладная…

— Пойдете по девятому варианту. — Стремительно пробежав пальцами по клавиатуре, дежурный наклонился к селектору: — Готовность по девятке, — и, закурив, покосился на майора с уважением — третий месяц человек в пахоте на гное, не всякий такое выдержит…

Ведь что такое спецучасток? Это секретный учебно-тренировочный центр Пятого управления ГРУ, к занятиям на котором допущены лишь профессионалы экстра-класса, элита спецназовская, причем выездная — мокрушники-универсалы, готовые не только лелеять социализм на дому, но и способствовать его экспорту за рубеж. Зато и гоняют их здесь в хвост и в гриву, чтобы больше любили родину, а злость вымещали на классовых врагах. Условия же для этого на спецучастке идеальные — вон сколько всего понастроено, настоящий инкубатор по разведению убийц-профессионалов.

— Есть готовность по девятке, — неожиданно, как всегда, проснулась громкая связь, над массивной дверью замигала красная лампа, и, выплюнув хабарик, дежурный щелкнул приводом электромагнитного замка:

— Пошел.

«Сам бы ты пошел, салапет». Из прохода потянуло затхлым воздухом, резанул по глазам яркий свет ртутных ламп, и, сплюнув по обычаю через левое плечо, майор двинулся узким бетонным коридором. Он уже раньше работал по девятому и теперь особо не волновался (как говорится, знание — это сила), тем не менее был предельно собран, а нож держал наготове, скрытым хватом. «Сейчас начнется». Резко повернув влево, коридор превратился в каменный мешок, запахло псиной, и Шалаевский сразу же заметил врага — смертельно опасного, самого главного. Хуже нет никого. Зовется по-научному он «канисом фамилиарисом», а недоумки всякие величают его другом человека. Рассказать бы это бывшим узникам концлагерей. Да и нынешние зеки с интересом послушали бы.

А сколько книжек написано про эту тварь, хотя понравились майору только две — «Муму» и «Белый пудель». Друг человека, мать его за ногу. Вон он — уши прижал, к прыжку готовится. Шерсть дыбом, хвост поджал и не рычит, хрипит только — такие опаснее всего. Быстрый он, гораздо проворнее человека, и если прозевать момент перед прыжком, когда прицелится окончательно, — точно в горло вцепится, уж не промахнется.

«Таких друзей за хрен да в музей». Если смотреть на пса как на злобного зубастого карлика, бороться с ним сразу становится легче, и, прищурившись, Шалаевский медленно понизил свой центр тяжести — «давай, гад хвостатый, сигай», — а сам свел колени вместе, чтобы пах защитить, прикрыл подбородком горло и переднее предплечье поставил вертикально — так труднее схватить зубами.

Швырк — пес был опытен и бросился внезапно, даже не сжавшись перед прыжком. Просто тело его вдруг повисло в воздухе, а слюнявая пасть стремительно придвинулась к майору, чтобы вцепиться ему прямо в глотку — и привет…

Шалаевский был категорически против, рука его рефлекторно метнулась навстречу, сработала мышечная память, и яростный хрип сразу же сменился жалобным повизгиванием, полным боли и предсмертной тоски, — острая сталь глубоко распорола собачье брюхо. «То-то, милый, не на того прыгать решил». Вытерев нож о вставшую дыбом шерсть, Майор собрался было идти дальше, однако покосился на издыхавшего тяжело пса и, чтобы муку прекратить, одним движением перерезал ему глотку. «А впрочем, ничего ты не решал. Ты подневольный, как и я, — деваться некуда. А вот тому, кто на людей тебя натравливает, уж я бы кишки выпустил. По одной». Вытер-таки нож и направился к открывшемуся в стене проходу: «Ну, кто там следующий?» .

Собственно, вопрос был чисто риторический, Лаврентий Павлович прекрасно знал, что предстояло ему общение с «куклой». Между прочим, иногда весьма неприятное. «Кукла» — это человек, приговоренный к высшей мере социальной защиты, проще говоря, к расстрелу. Тех, кто стар, болен или знает много, отправляют на небеса без промедления. Ну а сильных да крепких и перед смертью используют для укрепления могущества любимого отечества. Кого как: одних — по медицинской части, других — в военной промышленности, третьи же доживают свой век «куклами». Живыми снарядами для битья, правда, иногда очень опасными. Терять «кукле» нечего, может запросто шею свернуть, и потому-то поединки с ней гораздо полезнее обычных тренировочных боев с партнерами, где риск сведен до минимума. Подобным образом тренировались и раньше-в ЧК, НКВД, СМЕРШе, так что славные традиции продолжают жить.

«Интересно, что сегодня на обед?» Вспомнив вчерашнюю окрошку, холодненькую, с языком и копченой колбаской, Шалаевский ощутил усиленный прилив слюны, свернул по коридору направо и, оказавшись у небольшого, забранного сеткой вольера, тут же забыл о прелестях гастрономии. «Ну, бля, и лось».