Читать книгу "Ольга, княгиня зимних волков - Елизавета Дворецкая"

– Убит? – Сверкер едва верил своим ушам. – Кем?

– Сказал же я. Ладожским… Ингваром.

– Но почему, мары его возьми!

– Он знал. – Гудя бросил на Сверкера пристальный взгляд. – Ну, думал, что у Зоряна твоя дочь в женах.

Сверкер побледнел еще сильнее, на его высоком лбу выступил пот. За эти два месяца он сжился с мыслью, что его дочь – княгиня зоричей, ее муж – его союзник, и вместе они – сила, способная потеснить даже Ингвара киевского. И вот это все растаяло, как сон! Ни зятя, ни союзника, ни… Будто лез на высокую гору, уже почти уцепился за вершину – но сорвался и пребольно ударился задницей.

– К-как он мог это узнать? Зорян сказал ему?

– Зорян ничего не говорил.

– Ингвар видел ее? – спросил Сверкер, все еще думая про Ведому.

– Не видел. А Ингвар как приехал, едва с лодьи сошел, а уже начал бычить. Дескать, не возьму чашу от этих баб, позови твою жену, пусть она поднесет. А Зорян не хотел ее показывать. Мы тогда-то сами не ведали почему, а потом уж узнали, когда он Зоряна уложил, а она вышла… Он сам ее велел привести.

– Кого – ее? – Сверкер ничего не понимал. – Какой-такой он?

– Да княгиню нашу! – сорвался Гудя. – Вот эту девку, перед тобой стоит!

Постепенно Сверкер разобрался в положении дел. Да, Зорян привез с Купалий Нежану, и никакой Ведомы, никакой другой девушки при нем не было. Да, он назвал Нежанку княгиней. И прятал от Ингвара ладожского – понятно почему, раз считал ее дочерью Сверкера. А ладожане, приехав в Зорин-городок, ожидали найти там Ведому. И Альдин-Ингвар при виде Нежанки удивился, почти как сам Сверкер.

Сверкер сел и запустил пальцы в редеющие волосы.

Убит! Ингвар ладожский убил Зоряна – его, Сверкера, предполагаемого зятя! И то, что родство оказалось ложным, вовсе не оправдывало Ингвара в глазах Сверкера.

– Чтоб его мары придушили! – простонал Сверкер. – Негодяй! Мерзавец! Он стоял здесь передо мной, вел любезные беседы, а сам собирался убить моего родича, захватить мою дочь! Мне повезло, а не ему, только потому и не удалось…

– Сильно свезло, нечего сказать! – сквозь слезы отчаяния причитала Гостислава. – Где дочь-то наша? Где, батюшка? Куда ты ее-то подевал? Не мучь меня, скажи! И так два месяца себе места не знаю! Не сплю, не ем! Где она?

– Откуда он мог узнать? – Не слушая ее, Сверкер говорил сам с собой. – Кто мог ему сказать?

Он окинул взглядом людей за столом. Но лица и его хирдманов, и приезжих, и свинческих старейшин выражали одинаковое недоумение. Только у приезжих оно было приправлено любопытством, а у местных – тревогой.

Оглядывая эти лица, Сверкер осознал: никто не мог сказать. Никто не знал. Никто, кроме него и Зоряна. И Ведомы…

Подумав еще немного, он повернулся к жене:

– Это ты ему сказала?

– Кому?

– Ингвару, мара его возьми!

– Что я могла сказать? – в гневе закричала Гостислава. Тревога за дочь, которая вот именно сейчас будто провалилась сквозь землю, заглушила почтение к мужу. – Что я знала? Ты мне что-то рассказал? О судьбе моей дочери родной со мной посоветовался?

– Ты знала! Она сама рассказала тебе!

– И рассказала! Она-то мать уважает! Иначе я бы уж в петлю полезла от тоски! От тебя-то не дождешься слова доброго!

– И ты сказала Ингвару, где она? – Сверкер схватил жену за руку.

– Нет! С ним я и словом не перемолвилась. Да разве я хотела, чтобы… это вот! – Княгиня кивнула на Нежанку, с потерянным видом стоявшую возле стола. – Чтобы дочь моя овдовела, не успев приданое получить! Не зря же ты от Ингвара таился! Знал, что беда будет! А она тут как тут! Не знаю я, кто ему сказал! А знала бы – спросила б, где дочь моя! Может, хоть этот чародей ведает!

Сверкер снова сел и сжал голову руками. Ему сейчас не было дела до того, что на него смотрят десятки своих и чужих людей. С каждым мгновением ему становился яснее размер беды, и от этого сознания холодели руки и ноги. Ингвар ладожский вызнал о его замыслах побороться с киевским дядей и уже помешал, как смог. Зорян убит. Где дочь – неизвестно.

Может, она все же у Ингвара? Сверкер вскинул глаза на Гудю и вспомнил: тот уже заверил, что другой девушки Зорян не привозил. Значит, и в руки Ингвара Ведома попасть не могла.

Сверкер смотрел на молодую женщину, невольно разрушившую его замыслы. Накатило желание немедленно удавить ее своими руками. Но не было сил ни шевельнуться, ни сказать хоть слово.

– Подойди сюда, – слабым голосом позвал он наконец, отдышавшись, так что Нежанка даже не сразу расслышала. – Ты знала о том, что Зорян должен был увезти княжну?

– Нет, княже! Кабы знала, я бы сказала ему тогда… что это не я.

– А почему не сказала? – Тут Сверкер немного пришел в себя и закричал, так что она в испуге отшатнулась: – Почему ты, стерва, не сказала ему, кто ты такая!

– Он не спрашивал! – Нежанка с трудом говорила от слез. – Я хотела… он не давал. Твердил: молчи, я не должен знать… И людям своим сказал: я, дескать, не знаю и знать не хочу, какого она отца-матери дочь, я ее по… полюбил…

Больше она не могла говорить от рыданий, вспоминая свое внезапно свалившееся на голову и так же внезапно разбитое счастье. Но Сверкер уже все понял. И со всей силы хватил кулаком по столу. Сам виноват! Он сам велел Зоряну не расспрашивать девушку, чтобы потом тот мог подтвердить случайность их союза. Но как этот чурбан березовый мог перепутать княжну с ее служанкой?

Впрочем, теперь уже не важно. У Зоряна больше не спросишь, упущенного не вернуть. На Ловати водворится Тородд из Волховца, вместо верного союзника на северных рубежах теперь будет сидеть соперник и враг.

Важным оставался только один вопрос.

Где Ведома?

Часть четвертая

В начале осени сильно занемогла Уксиня. Ее с молодости мучила злая грызь в животе, или «голодная грызь», как она это называла. По весне и осени в ее тело вселялся злобный, жадный до еды и причудливый дух: он вечно хотел есть, иначе терзал верхнюю часть живота жестокой болью. Часто он по ночам заставлял женщину вставать и искать, чем перекусить. Эти ночные поиски нагоняли жуть на домочадцев: дети и даже муж натягивали одеяла на головы, заслышав в темной избе знакомые уже шаги «голодной грызи». Ее не раз уже пробовали гнать, и она уходила, оставляла жертву в покое на все лето или зиму, а то и на пару лет. Особенно грызь не любила свиной нутряной жир и барсучий жир: Краян, а потом его сыновья постоянно выискивали в лесу барсучьи норы. Глотая в день по ложке вонючего жира, Уксиня делала свое тело таким неприятным обиталищем для грызи, что та с отвращением покидала его. Но каждый раз, проветрившись, упорно возвращалась.

Зная травы, Уксиня делала себе отвары подорожника и шиповника. Краянова мать, пока была жива, поила невестку разведенной в воде глиной «с шепотком», но у самой Уксини так нашептать глину после смерти свекрови не получалось.