Читать книгу "Тайна голландских изразцов - Дарья Дезомбре"

– Никакой бабушки, это я тебе как почти дедушка заявляю, – сыто рыгнул Паша. – Разве что на твоего Леонтьева, сонного, к примеру, накинули петлю сзади, но это…

– Теперь уже фиг докажешь, – закончил за него Андрей. – А болячки какие-нибудь? Ну, не знаю, раковые клетки там, опухоли…

– Я ничего не разглядел. Но это ни о чем не говорит – есть много в этом мире, друг Горацио, что даже мне не снилось – и это после тяжелого рабочего дня.

– Подожди! – внезапно закричал Андрей. – Подожди у трубки две минуты!

– Да бога ради, – флегматично протянул Паша.

А Андрей вскочил на ноги: мысль, мухой крутящаяся у него в голове во время всей беседы, вдруг обрела очертания. У него был еще один способ увериться в том, что Славик мертв. Он рванул к себе досье с делом Славика, потряс машинописные страницы. На стол выпала старая черно-белая фотография – та самая, из металлической коробки мальчишеского сокровища, найденного на квартире у Славиковых родителей в Екатеринбурге. Ничего тогда из прочих мрачноватых сувениров он не взял. А вот фото прихватил – на всякий случай. Рука юного фотографа, гордо держащая перед объективом трофей – замученную кошку. Несчастное животное – вот на что вы обращали внимание в первую очередь. Но теперь Андрей смотрел не на кошку – взгляд его был прикован к руке и большой то ли бородавке, то ли родинке между пальцами.

– Паш, – сказал он, снова взяв трубку, – мне очень нужно, чтобы ты спустился вниз, к «холодильникам», и проверил, есть ли у нашего трупа бородавка или родинка между указательным и средним пальцем левой руки.

– Ладно, – ворчливо сказал Паша. – Сейчас спущусь. Но с тебя бутылка.

– Однозначно.

Паша отключился, а Андрей продолжал держать трубку в руке, другой рукой перебирая бумаги в пачке, и, вынув протокол вскрытия, снова пробежал глазами: так… мышечное окоченение, наружный осмотр, кожа… Телефон заиграл в его руке, и Андрей мгновенно нажал кнопку.

– Да?

– Востёр! – буркнул Паша. – Так, смотрю. Какая рука, говоришь?

– Левая. – Андрей, замерев, ждал.

– Ну, есть.

– Точно? – выдохнул Андрей.

– Ну, то есть не сама родинка, а следы, которые от нее остались – кожа тут, между пальцами, очень нежная…

– Спасибо, – с чувством ответил Андрей.

Только сейчас по резко улучшившемуся настроению он понял, как придавливала его после самоубийства Славика эта неуверенность – кто все-таки висел на крюке от люстры в квартире Леонтьева? А это подтверждение, последнее, было как…

– Похоже, что и родинку, и кончики пальцев жгли все тем же азотом, – заметил Павел, с грохотом задвигая поддон с трупом обратно в холодильник. – Только родинку давно, а пальцы совсем недавно…

– Что? – не расслышал Андрей.

– Я говорю, сжег себе кончики пальцев, а воспользоваться отсутствием отпечатков для своих криминальных нужд вряд ли успел – сразу повесился. Где логика?

Маша

Связь вернулась, как только они выехали из туннеля под Ла-Маншем на свет божий, и у Маши снова завибрировал телефон.

– Андрей? – спросила она, не взглянув на экран.

– Увы! – раздался веселый бабкин голос. – Это совсем не он. А я, твоя дряхлая старушка.

– Привет, Любочка, – смутившись, поздоровалась Маша. – Прости, что не звонила с прошлой недели.

– А. – Бабка усмехнулась. – Дело молодое. Приходится самой напоминать о себе. Так как он?

– Кто? – сделала вид, что не поняла бабкиных инсинуаций, Маша.

– Не притворяйся! Этот Андрей. Мы тут с Тусей побеседовали и…

Маша вздохнула: мать ее Андрея не переваривала. Нелюбовь эта была иррациональна, как всякое настоящее чувство. Оно прикрывалось шаблонным: горшок котлу не товарищ, сапог лаптю не брат, не по Сеньке шапка (то есть Машка). Но Маша понимала, что Андрей в материнском подсознании всегда будет связан с прошлогодним ужасом и смертями…

– И я совершенно не согласна с тем, что она говорит! – прервала ее размышления бабка весьма решительным тоном.

– Да? – Маша даже не знала, что и сказать. – А… почему?

– Наталья уверена, что он на тебя дурно влияет, иначе говоря, профессионально влечет в совсем иную, чем нужно, сторону.

– И? – мрачно спросила Маша, которая уже наизусть знала материну аргументацию. – С чем конкретно ты не согласна?

– Я не согласна, что влечет в другую, чем надо, сторону. И не согласна с тем, что только он на тебя влияет – так не бывает.

– Да? – растерялась Маша.

– Да, – строго подтвердила свою мысль бабка. – Сейчас все везде только и говорят, как важно найти хорошего мужчину, мол, это определяет всю последующую судьбу.

– А что, неправда? – усмехнулась Маша.

– Правда. Но только правда и обратное. Очень важно найти достойную женщину, так как это тоже определит всю твою жизнь, а еще генетику и воспитание твоих детей. Вот почему вопрос, кто на кого больше влияет, оставляем открытым. Ты сама хотела прийти в эту профессию – и пришла. Абсолютно логично, что именно в ней ты встретила подходящего тебе молодого человека. Может быть, ты вернешься к работе на Петровке, а может, напротив, утянешь его за собой на вольные хлеба. Прелесть жизни, Машенция, в том, что она не дает гарантий. Потому до определенного времени в отношениях с противоположным полом можно слушаться только своих чувств, и в этом, я бы сказала, основное преимущество юности.

– А что дальше, Любочка? – Маша с неясной улыбкой смотрела на проносящийся мимо английский пейзаж. – Когда уже нельзя будет их слушаться? Этих самых чувств?

На другом конце трубки бабка звякнула блюдцем:

– Это же очевидно, Машенька. С момента появления детей. А пока – следуй за чувствами, если они у тебя есть. Ведь они у тебя есть? – строго переспросила Любочка.

– Да. Есть, – тихо призналась Маша, прислонившись лбом к холодному стеклу.

Вокзал Сент-Панкрас встретил ее высоченными сводами прозрачных потолков и медовыми кирпичными стенами, будто впитавшими в себя потоки света. Единственный свой чемодан – купленный в Брюсселе специально под изразцы и изразцами же наполненный – Маша оставила в камере хранения, а потом вышла на шумную улицу с одной дорожной сумкой и махнула рукой типичному английскому кебу, лаково-блестящему, черному и такому неожиданно просторному внутри. Кеб высадил ее на углу с Гайд-парком – и, даже не заходя за ограду, Маша увидела то, ради чего сняла отель здесь, а не рядом с собором Святого Павла, откуда было бы логичнее начать поиски. Повсюду на уровне колен парк переливался золотым и белым – цвели нарциссы. Вечерело. Мимо бегали девушки в спортивных костюмах и с плейерами, на скамейках сидели черные няньки с колясками, и никто не обращал внимания на это сияющее в жемчужных сумерках чудо. Маша мечтательно улыбнулась и пообещала себе завтра пройтись до станции метро через парк – по центральной ветке от «Марбл Арч» до станции «Сент-Пол» рядом с собором было по прямой. И, оглядев напоследок цветущее за оградой великолепие, поднялась по ступеням высокого крыльца в отель. Холл на ресепшен впечатлял темными дубовыми панелями, впрочем, не только ими. Все было на месте, чтобы потрафить досужему туристу англицким классическим стилем: мраморный камин, портреты почти в натуральный рост красавиц из XIX века, кожаный диван. Но, зайдя в свой номер в конце коридора, Маша запечалилась: в малюсенькой комнате едва можно было протиснуться от кровати к окну. Зато, утешила себя Маша, отодвинув тяжелые шторы, само окно выходило прямиком на парк. Рамы были тройные – ни звука не проникало в номер с улицы, и, с большим трудом пробравшись мимо кровати в ванную комнату, Маша быстро умылась и так же быстро заснула на крепко накрахмаленных английских простынях.