Читать книгу "Уходили из дома. Дневник хиппи - Геннадий Авраменко"

Внезапно из недр палатки раздался нечеловеческий вопль. Затем грохот, снова вопль.

— Там кто-то есть! — прошипел голос у самого уха. — Бросаем, валим!

— Не, забираем, его тоже сожрем! — нервно предложил кто-то.

Одновременно отпустив концы, расхохотавшись над сдавленным «ой!», раздавшимся изнутри, и под крики ничего пока не понимающих проснувшихся археологов мы припустили по плато.

Прибежав на Кухню, ржали, наверное, час и не могли остановиться. Кто ж знал, что археологи настолько проницательны, что оставляют в палатке часового!

Разошлись под утро, в красках рассказывая всем вновь пришедшим о невероятном казусе. Надеюсь, впрочем, что археологи отнесутся к происшествию с юмором и завтра не придет отряд ОМОНа.

Совесть подсказывает, что надо уже ехать в Севастополь, звонить Зойке и договариваться о встрече. Но желудок, замерший в ожидании дня рождения Герика, ехать не велит, шепчет: «Ты пропустишь обещанный «Роял», кучу травы и торт...»

16 октября, пятница

Ровно через месяц, 16 ноября, исполнится два года моему самому жесткому столкновению с законом. Сейчас смешно все это, а тогда было страшновато.

Будучи молодым безбашенным хиппи, я, естественно, ненавидел государство. Меня раздражала социальная несправедливость, бесила КПСС, желание что-либо изменить будоражило кровь. Примкнуть к какой-нибудь новоявленной партии — это было бы слишком просто. И мы, группа хиппарей, панков и просто активных молодых людей, создали Анархо-радикальное объединение молодежи. Цели мы избрали поначалу популистские, но гуманные — срочно ввести альтернативную службу для людей, не желающих брать в руки оружие, и легализация легких наркотиков. Но на ниве марихуаны все верхушечки уже благополучно собирала Трансцендентальная национальная партия, так что, кроме задачи создать выбор для призывников, у нас, в общем-то, ничего не осталось. Звучную аббревиатуру АРОМ быстро узнали, о нас пошли слухи. Надо было действовать, а вот как, понятия никто не имел.

Заседая на выселенном флэту на Петровке в ожидании нашего главного идеолога, известного панка Дымсона, в миру Андрея Семилетникова, мы, как обычно, фантазировали и мечтали.

— Призыв бы сорвать... — предложил Сэнди. — А то он закончится через две недели, и всё, до весны нам точно делать будет нечего.

— У меня приятель послезавтра в армию уходит, — уныло сказали из темноты. — Сбор на ГСП, «Пролетарская». Откосить не смог.

— Давайте соберем толпу наших и сочувствующих, — сказал я. — Обзвоним редакции газет и телевидение, соберем свои повестки в военкомат, устроим массовое сожжение.

Ввалившийся вскоре Дымсон идею поддержал. Договорившись встретиться 16-го, в пятницу, в 9 утра у ГСП, мы разъехались по домам. Утром я обзванивал по телефонному справочнику все СМИ, потом полдня рисовал плакат с провокационной цитатой из Егора Летова: «Мы лед под ногами майора».

Загвоздка вышла с повесткой — ее у меня не было. До армии оставался целый год, и мне приходили повестки только на медкомиссию. В военкомат я ходил исправно, их там отбирали, и поэтому, к сожалению, сжигать мне было совершенно нечего.

Утром я позвонил своему приятелю по училищу Олегу Жилякову и попросил соврать, что меня подкосила страшная диарея и впитывать знания я сегодня никак не смогу. Жиляков пообещал врать убедительно, и я, свернув в трубочку плакат, поехал безобразничать.

Очевидно, что нас сдали, стало сразу — у ГСП стояли два автобуса с ОМОНом. В толпе панков, хиппи и телевизионщиков бродили крепкие ребята в похожих куртках, дружелюбно просили прикурить и мягко пытались вклиниться в разговоры. Притопывая и прихлопывая от холода, мы молча ждали, когда откроются ворота и транспорт с призывниками, пока не имеющими альтернативы, выдвинется в путь. И вот наш звездный час настал.

Под первый автобус ничком рухнули сразу несколько братьев по оружию. Остальные синхронно развернули спрятанные под одеждой плакаты и принялись громко кричать про альтернативную службу. Защелкали затворами фотографы, забегали операторы. Я быстро разжег подготовленный ворох газет, и народ стал радостно бросать туда свои повестки. Милиция растерялась. Не знаю, что им доложили, но ошарашенные согласованностью наших действий и тем, что очагов у митинга было несколько, они бестолково забегали: кто-то пытался вытащить из-под колес верещащих панков, кто-то рвал плакаты. Когда сгорела последняя повестка, на лицах журналистов возникла кислая мина. И тут — не знаю, что на меня нашло, — я достал из кармана комсомольский билет. Посмотрел на него, вздохнул. И поджег. Акция сразу приобрела совершенно другой окрас, публика восхищенно зашумела. Я раскрутил свой рулончик и, скандируя «Мы лед под ногами майора» и «Солдатами не рождаются, солдатами умирают», кинулся под освобожденный и уже поехавший автобус. Меня подхватили под руки менты, и через мгновение я оказался в «пазике». Нас не били, ведь вокруг толпа журналистов, причем не только советских, но и зарубежных. К тому же Дымсон раздобыл целого депутата, который клеймил позором милицию и обещал всех призвать к ответу.

В автобусе меня протянули дубинкой, конечно, но как-то беззлобно. Я осмотрелся и увидел, что схватили всего четверых, причем совершенно незнакомых мне парней. Собственно, остальные спрятались за депутатом и репортерами, разбежались в разные стороны и слились с возникшей толпой зевак. Призывников, даже не понявших, что происходит, увезли, омоновцы погрузились в наш «пазик», и мы тоже куда-то поехали.

Как выяснилось, в отделение. Отобрав паспорта, записные книжки, зажигалки, шнурки и всякую мелочовку из карманов, нас посадили за решетку.

Ощущая себя узниками совести, мы знакомились, перешучивались и гадали, что с нами теперь будет. Мы не чувствовали себя брошенными, нас явно искали. Дежурный по отделению нагло врал в трубку:

— Я вам уже в шестой раз повторяю: у нас их нет! Не привозили нам с митинга никого, хватит звонить! Да, это наша территория, но если забрал ОМОН, могли повезти куда угодно!

В туалет не пускали, а па все вопросы об освобождении грозили дать в зубы.

Через пять часов томительного ожидания пришел конвой.

— Собирайтесь, поехали, транспорт пришел.

— Куда? — Поняв, что нас не отпускают, мы насторожились.

— В суд, куда.

Как везли сокамерников, не знаю, но я ехал с комфортом, на заднем сиденье «уазика» между двумя крепкими милиционерами с автоматами в руках.

Милиционеры развлекались.

— Ты гордись теперь, — ржали они.

— Чем?

— Мы тебя не в простой суд везем, а в особенный. В этом суде Сахарова когда-то судили, Андрея Дмитриевича. Не каждому так везет!

В суде прошло все как-то быстро и глупо.

Выслушав краткую речь о наших прегрешениях, судья спросила нас:

— Что вы там делали?

— Обращали внимание общества на отсутствие возможности альтернативной службы в нашей стране, — сообщил я.