Читать книгу "Разум и чувства - Джоанна Троллоп"

— Примерно в 1808–1810 годах, — сказал Томми. — Мы, Палмеры, хоть и не получали Нобелевских премий, зарабатывать деньги всегда умели.

Он бросил короткий взгляд на Марианну.

— Ты, наверное, считаешь, что мне не надо так часто говорить о деньгах? И уж тем более хвастаться ими?

Марианна ответила ему слабой улыбкой. Поскольку Томми оказался главным свидетелем ее публичного унижения, она так и не смогла его простить; ей до сих пор не верилось в его добросердечие и здравый смысл, о которых так часто упоминала Элинор. Марианна испытала немалое облегчение, когда узнала, что Томми появится в Кливленде только под вечер и привезет с собой Билла Брэндона, которого тоже пригласили на уикенд, — к тому времени Элинор наверняка уже доберется из Бартона и, как обычно, возьмет общение на себя, так что Марианна сможет спокойно читать, гулять и вообще держаться в стороне от общих увеселений с сытным угощением и выпивкой, уже запланированных гостеприимной Шарлоттой.

Марианна еще раз осмотрела комнату. Она предоставит Элинор право первой выбрать кровать; пускай на этот раз все решит сестра. Марианна очень старалась — достаточно, чтобы Элинор не преминула заметить, — вести себя как подобает, быть не такой эгоистичной и упрямой, обращать больше внимания на то, чем приходится жертвовать другим людям (в особенности Элинор), и уважать их выдержку, даже если ей самой это свойство пока еще чуждо. Она пыталась измениться, пыталась, но это было так тяжело: отказаться от былых убеждений, жить разумом, а не чувствами, не поддаваться соблазну слышать лишь зов сердца… Но она постарается, приложит все усилия, и этот уикенд в загородном доме Шарлотты и Томми должен стать доказательством ее стремления к переменам. Должен стать или станет? Внезапно она шмыгнула носом, поежилась и поискала глазами коробку с бумажными салфетками. Они обязательно должны где-то быть; Шарлотта из тех хозяек, которые, даже с грудным младенцем на руках, никогда не забывают ни об одной мелочи.

И правда, салфетки нашлись в ванной, в белой плетеной корзинке, рядом с аккуратной стопкой белоснежных полотенец и новым куском ярко-розового мыла в форме яйца. Марианна взяла сразу несколько салфеток и как следует высморкалась. Что если причина ее уныния куда прозаичнее, чем разбитое сердце? Может, головная боль и ломота в суставах вызваны не психологическими причинами, а надвигающейся простудой? Марианна высморкалась еще раз и приложила ладонь ко лбу. Интересно, нет ли у нее температуры?

Элинор, которой после рабочего дня предстояло преодолеть семьдесят миль от Эксетера до Кливленда, вела машину сквозь сгущающиеся сумерки. Из Эксетера она выехала в лучах заката, но по мере приближения к Бристолю облака постепенно темнели и становились все ниже, сливаясь в плотную свинцовую массу, а когда до цели оставалось около десяти миль, внезапно хлынул дождь, залив дорогу так, что вода принялась хлестать с обочин, словно с краев переполненной ванны. Элинор с большим трудом удерживала руль, одновременно пытаясь разглядеть хоть что-то перед собой. Приемник был настроен на музыкальную радиостанцию — любимую волну Марианны, — но его полностью заглушал стук капель по крыше. Элинор склонилась к лобовому стеклу, гадая про себя, почему ей всегда было трудно — а то и невозможно — отказывать сестре.

— Всего один уикенд в Кливленде, — упрашивала Марианна. — Две ночи. Пожалуйста. Не оставляй меня там одну.

— Не понимаю, зачем вообще тебе ехать. Почему не вернуться сразу домой?

Слабым голосом Марианна ответила с грустью:

— Я не могу…

— Какая разница, ехать домой прямо в пятницу или провести уикенд там, куда тебя совсем не тянет, и вернуться вечером в воскресенье?

Повисла долгая пауза. Марианна хранила молчание, а Элинор, сидевшая за рабочим столом в офисе компании в Эксетере, не горела желанием приходить к ней на помощь. Еще более жалобным голоском Марианна сказала:

— Понимаешь, это такая проверка…

— Что? О чем ты?

— Ну, эта поездка к Шарлотте. Я понимаю, что должна вернуться к нормальной жизни. Постараться… быть обыкновенной. Вот я и хочу поехать к Шарлотте и вести себя как обычная гостья: восторгаться младенцем, быть благодарной за гостеприимство…

— На месте Шарлотты, — заметила Элинор, — я бы здорово оскорбилась, услышав такое. На твое счастье, она слишком весела и беззаботна, чтобы обращать внимание на подобные вещи — даже если что-то и заметит.

— Я просто неправильно выразилась, — сказала Марианна.

— Серьезно?

— Я не хотела показаться высокомерной. Я ничуть не лучше их. Это ты лучше всех нас. Я имела в виду то, что сказала — в буквальном смысле. Что я попытаюсь… ну, быть не такой, как была.

Элинор немного смягчилась.

— Хорошо.

— Я понимаю, что мне тяжело возвращаться домой только потому, что я сама себе это внушила. Я и правда не хочу делать из всего мелодраму. Я хочу вернуться домой, начать планировать свое будущее, стать такой… такой, какой должна быть. Но я буду тебе очень признательна, если ты все-таки приедешь в Кливленд.

И вот она ехала, сражаясь с проливным весенним ливнем, чтобы провести уикенд среди людей, которые все как один, за исключением младенца Шарлотты и Марианны, не только старше ее, но и совершенно по-другому относятся к жизни. Жизнь! — внезапно с горечью подумала Элинор. Неужели это она и есть? Да, пускай мне не нужны вечеринки и ночные клубы, пускай я не собираюсь напиваться вдрызг, но неужели жизнь в моем возрасте не должна быть хоть чуточку веселее?

— Она вся промокла, — сказала Шарлотта, — до нитки. Хотела дойти до нашей беседки. Я говорила, пусть лучше дождется Томми, и он ее проводит: это его гордость и отрада, он даже Wi-Fi там сделал, — но она не хотела ждать. Сказала, ей необходимо двигаться после стольких недель, что она просидела в Лондоне взаперти, а буквально через пару минут мы услышали просто оглушительный удар грома, и тут же хлынул ливень, так что Марианна, конечно, вымокла насквозь, и мне так и не удалось заставить ее снять джинсы и переодеться во что-нибудь сухое, и маму она тоже не послушала, поэтому, честное слово, Элли, неудивительно, что она занемогла. Правда, эти ростки фасоли чудесные? Я собираюсь добавить их в салат. Летом я обычно кладу туда еще цветки настурции, специально, чтобы позлить Томми. Он терпеть не может, когда в салат добавляют цветы или фрукты. Такой смешной!

Элинор стояла, опираясь плечом на искусно состаренный расписной буфет на кухне у Шарлотты, с чашкой чая в руках.

— Я, пожалуй, поднимусь к ней, — сказала она. — Ты не знаешь, Марианна в постели?

— Очень надеюсь. Я ей посоветовала скорее лечь, и мама тоже, но она отказалась выпить лекарство, а мне, если честно, не хотелось, чтобы она тут чихала на маленького Томми, так что я велела ей идти к себе в спальню и оставаться там.

Элинор окинула взглядом кухню. На выложенном плиткой полу стояло дорогое и очень красивое кресло для младенцев, в котором лежал маленький Том Палмер, наряженный в комбинезон и клетчатую рубашку, время от времени шевеля ручками и ножками, словно перевернутая на спину черепаха. Она сказала: