Читать книгу "Деревянный ключ - Тони Барлам"

я Абба сын коэна

Элиезера сына Аарона Великого

я Абба преследуемый мученик,

что родился в Иерусалиме и был изгнан в Вавилон

и поднял Маттатию сына Иуды и похоронил его

в склепе, что купил за вексель

«Поднял» в контексте означает «привез в Землю Обетованную». Поскольку она для иудеев — вершина мира, в нее можно только подняться. Сын Аарона Великого здесь значит «потомок».

— Потрясающе! Какая лапидарность — в прямом смысле этого слова!

— О да! С одной стороны, он из осторожности не пишет, что похоронил царский прах, с другой — дает понять, что дело было великой важности, раз уж он — коэн — пошел на такое. Ведь коэнам нельзя не то что прикасаться к мертвым, но даже ступать на кладбищенскую землю, а также счел нужным влезть в долги, что также среди священнослужителей было не принято.

— Однако тщеславия ему было не занимать!

— Думаю, ты не права. Он, конечно же, был горд своим подвигом, и по праву. Но поместил запись о нем в более чем укромном месте — в какой-то пещере на холме к северу от Иерусалима. Быть может, когда-нибудь археологи найдут оссуарий и станут строить догадки и предположения, и, вполне вероятно, даже догадаются о том, что речь идет об Антигоне Втором.{48} Но вряд ли Абба в тот момент думал о вечности. Гораздо вероятнее, что он таким образом задокументировал свое деяние на тот случай, если к власти вернутся Хасмонеи. Тогда, предъявив могилу родственника, он был бы ими заслуженно возвышен. Но этой его надежде сбыться было не суждено — в конце сентября живой и невредимый Ирод вернулся из Рима и принялся наводить порядок в государстве железной рукой. Первым делом он лично отправился подавлять трахонитский мятеж.

— А что Абба?

— Он узнал о возвращении царя от людей, покидающих столицу в страхе перед новыми репрессиями. Отыскать отцовский клад оказалось вовсе не так легко, как он предполагал, — описание места, которое он помнил наизусть, как граф Монте-Кристо, было очень подробным, да только за двадцать пять лет на нем произошли кое-какие изменения — пастухи облюбовали его для стоянок при перегонах скота в Иерусалим. Поэтому Абба вынужден был грызть в отчаянии бороду, выжидая, пока очередное стадо не покинет заветную рощу.

— А где была его жена?

— Гостила у одного немолодого ессея по имени Йосеф — некоторые ессеи по каким-то причинам селились в городах отдельно от общины. Этот Йосеф-лекарь был близко знаком с Хизкией, и именно ему тот завещал позаботиться о внуке. Но получилось так, что позаботиться пришлось о правнуке. Абба сумел откопать клад и перенести в дом к Йосефу, однако на следующий день был схвачен во время тайного совещания планировавших вооруженное восстание в Иудее заговорщиков, один из которых предпочел этому более чем рискованному предприятию предательство. Главным несчастием Аббы стало то, что он опрометчиво сообщил сподвижникам о скором рождении Мессии и своей роли в грядущем событии. Это, разумеется, дошло до Ирода.

— Боже мой, какая легкомысленность! Теперь я представляю себе, насколько его распирало от гордости! Но что же Ирод? Неужели он принял это всерьез?

— Дело в том, что он знал историю с первым предсказанием Иуды Аристобулу, а услышав про второе, насторожился, тем более что оно затрагивало самую болезненную для царя тему.

— Да, я помню. Он не был законным правителем. Но он был трезвым и циничным человеком. Поэтому я и удивилась, что он поверил в эту… в это предсказание.

— Ты до сих пор не чувствуешь себя частью этой истории… А ведь наша с тобой встреча тоже была предсказана.

— Извини, я все никак не привыкну… Хорошо. Итак, Ирод поверил. Зная его репутацию детоубийцы, предположу, что над Мириам и ее будущим ребенком нависла страшная угроза.

— Разумеется. Узнав об аресте Аббы, Йосеф тотчас собрал самое необходимое, усадил Мириам на осла и отправился на юг — к Мертвому морю, возле которого располагалась самая большая ессейская община. Но далеко уйти они не успели — на подходе к Бейтлехему у Мириам отошли воды. Йосеф, будучи опытным лекарем, понял, что довезти ее до города невозможно. По счастью, поблизости оказались пастухи. Они отнесли роженицу в свою пещеру, развели огонь, принесли воды и ушли ночевать под открытым небом. Через четыре часа Йосеф принял у Мириам мальчика. Она нарекла его Йеошуа, что значит «Божья помощь».

— Вот как. Я ожидала чего-то в этом роде. Выходит, не плотник, а врач. И не родной отец.

— Он соблюдал безбрачие. Но в целях безопасности сперва фиктивно объявил Мириам своей женой, а потом решил плюнуть на свой целибат и сделал ей шестерых детей.

— А девственность Марии — откуда это пошло?

— В слове «парфянка», написанном по-гречески, первые четыре буквы совпадают со словом «партенос» — девственница, а если учесть, что писцы зачастую прибегали к сокращениям в целях экономии места и облегчения труда… Евангелисты, скорее всего, понятия не имели об истинном месте рождения Мириам, а волшебная история о непорочном зачатии пришлась им очень кстати.

— А теперь на сцене должны появиться восточные цари с дарами?

— Цари? Ах, ты о волхвах… Нет, конечно, царями они не были. Все это — красивая средневековая выдумка. Но в ней есть доля истины.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

12 год до нашей эры

Вифлеем Иудейский

Яаков бен Азария, владелец Бейтлехемского пундака,[69]сидел под смоковницей своей в приятной послеобеденной прострации и, время от времени разлепляя сонные веки, поглядывал на большую дорогу. Делал Яаков это, скорее, по привычке, а не по надобности — недостатка в постояльцах он не испытывал, особенно теперь, когда среди них было двое таких, что стоят десятка обычных, — оба занимали по отдельной комнате, платили исправно и, что самое удивительное, совсем никуда не торопились. Стоило ли суетиться, завидев вдалеке приближающегося пешком путника без поклажи? Однако чутье на особых людей, коим Всевышний щедро наделил хозяина гостиницы, заворочалось, заворчало, словно сторожевая собака спросонья, и он сам того не заметил, как оказался у ворот.

— Благословен всяк приходящий в мой скромный дом! — со всею возможной учтивостью поприветствовал Яаков странника. — Зайди и отдохни, добрый человек, а если надо, здесь ты за умеренную цену найдешь самый лучший стол и кров во всем Бейтлехеме!

Говоря эти затертые слова, он жадно разглядывал пришельца, пытаясь сообразить, что в облике последнего заставило его встрепенуться. Конечно, редко встретишь человека, странствующего налегке вдали от дома. А то, что человек этот был нездешним, Яаков знал достоверно, но на своем веку он навидался всякого, даже совершенно нагих путешественников. Обладая недюжинным любопытством, он, тем не менее, придерживался правила: не задавай вопросов, если желаешь знать побольше, а жить — подольше. Посему ограничился беглым осмотром незнакомца, и осмотр сей дал ему богатую пищу для размышлений. Во-первых, путник был совершенно очевидно переодет. Объяснить свою уверенность словами Яаков бы затруднился, просто его опытный глаз всегда умел отличить крестьянина от разбойника, а простака — от книжника, в какие бы одежды те ни рядились. Например, этот косматый муж в скромном платье городского ремесленника смотрелся бы куда более естественно в пророческом рубище или в белом ессейском облачении. Во-вторых, он пришел по иерусалимской дороге, но вовсе не выглядел как человек, проделавший на своих двоих путь хотя бы в пару парсангов. Было еще и в-третьих, и в-четвертых, но с выводами Яаков не спешил. Одно было совершенно ясно — гость имеет причину скрывать свое имя и положение, и спрашивать его о них смысла не имело, да и ни к чему это — лишний раз вынуждать человека лгать.