Читать книгу "Мир уршада - Виталий Сертаков"

Дочери Красной волчицы, девочке из народа раджпура, предстояло изучать каллиграфию и тонкости хинского диалекта, предстояло зазубрить девять тысяч иероглифов и правила вежливости при всех дворцовых церемониях, а также освоить бой на палках, шесть стилей женской обороны с голой ладонью, искусство приготовления восемнадцати видов чая и еще массу важных навыков, без которых лама Урлук не мог вернуть меня Матерям волчицам для дальнейшего постижения мира…

Но мне пришлось постигать мир иначе. Разбойничья шайка гандхарва настигла наш маленький отряд на самом краю Огненных ступеней, когда мы разбили лагерь прямо на серой застывшей корке лавы. Серным духом был пропитан воздух, мелкие искрящиеся гейзеры прорывались сквозь щели, теплый камень вздрагивал под ногами. Огненные ступени растянулись на сотни гязов с запада на восток, почти до самого океанского языка. Они тихо шепчут или сурово бурчат круглый год, поэтому хищник или грабитель может подобраться практически незаметно…

Полукони ворвались, стреляя на бегу из луков, копыта их были обмотаны тряпками. Прямо возле меня упали два желтошапочных монаха, пытавшиеся защититься копьями и мечами. Камень из пращи раздробил голову одному, а стрела с металлическим наконечником вошла аккуратно в глаз другому. Еще мгновение — и запахло терпким потом, полканы посыпались из сумрака, как стая голодных упырей, убивая наших взрослых защитников издалека, на расстоянии. Они метались и прыгали среди лавовых уступов, подобно горным козлам, а камни, посылаемые их пращами, пели песню смерти…

Я села на корточки и приложила ладошку к раздробленному виску монаха. Обладатель желтой шапки был еще жив и силился что-то сказать. Я приложила ладонь к ране, чувствуя угасающее трепыхание его живого мозга. Я наложила на этого человека все защитные заклятия и заклятия долгой жизни. Все, что умела в свои жалкие юные годы.

— Га… га… — прохрипел монах, и в его выпученных, залитых кровью глазах отразилась нависшая над нами зубастая морда. Ниже бессмысленной морды разворачивались плечи, укрытые лохмотьями рыжей нечесаной гривы, а кольчужная драная попона кое-как скрывала жуткие шрамы и рубцы.

Монах умер, так и не договорив, но я поняла и запомнила на всю жизнь.

Гандхарва подхватил меня поперек живота, едва не сломав ребра, и земля тут же слилась для меня в сплошную серую полосу. Он несся стремительно и не уставал, хотя почти все время бежал в гору. Голова моя билась об острый край кольчуги, я слышала удары его сердца, иногда видела ноги других полуконей, удиравших с добычей, и пышущие искрами, протянувшиеся до горизонта Огненные ступени…

Когда меня выпустили из рук, тело одеревенело настолько, что самостоятельно я встать не могла. Я ползала в колючей траве, извивалась, точно раздавленный червяк, и хватала воздух широко раскрытым ртом. Я вывернулась наизнанку, подарив духам почвы не только остатки ужина, но и изрядные запасы желчи. Вокруг точно так же ползали, хныкали и надрывались дети, сыновья и дочери торгутов. Дети, которых высокий лама направил для учебы в волшебную страну Бамбука.

Следующие одиннадцать ночей я собирала вокруг себя тех, кто был младше, кто больше меня нуждался в ласке и опеке. Я собирала их в кружок, чтобы они тише плакали, и рассказывала им о чудесной стране Бамбука, куда мы непременно попадем, когда нас найдут и выкупят. Я говорила им о том, чего сама никогда не видела, о поющих рыбах в садах императора, о Короне, которая восходит прямо из бескрайней индиговой пустыни океана, как добрый пастух, гонящий впереди себя стада морских коров. О хмурых, но справедливых самураях, превративших всю свою земную жизнь в подготовку к достойной смерти, о хрупких бесшумных женщинах, порхающих нежными тенями, с кинжалами в высоких прическах…

А поутру нас связывали, запихивали в пыльные волосяные мешки, намертво затягивали горловины и прикручивали к спинам. Для центавров любой породы оскорбительно возить человека на спине, это вроде как опускаться до уровня лошади. А уж возить верхом на спине пленных — это совершенно недопустимо и даже строго карается своими же вождями…

Когда у меня закончилась фантазия, я рассказала сверстникам о клокочущих порогах Леопардовой реки, о вечно мокрых, гудящих хижинах на сваях, о празднике Посоха, когда мальчики народа раджпур дерутся, не прикасаясь друг к другу, а палки и камни летают у них внутри очерченного круга. Я рассказала им о празднике Гневливой луны, когда по шести женским ремеслам соревнуются девушки, и лучшей достается венок из листьев винного дерева, которые можно заваривать всю зиму, и вся семья будет пьяна темно-коричневым чаем.

Девушки соревнуются в искусстве прятаться за спиной нападающего, поют заклинания, заставляющие распускаться цветы, убивают голосом домашних коз, сквашивают молоко и укрепляют настойки, а также определяют болезни человека, не поднимая покрывала. Мне приходилось занимать сверстников, словно я была старше, но дело не в возрасте, а в опыте. Наши похитители запрещали разжигать костры, им нравилось прятаться в полной темноте, а ночами в горах можно было легко замерзнуть. Мы жались друг к дружке, обнимались, и, во многом благодаря моим байкам, многие спаслись…

То есть они спаслись от смерти в первые дни плена, не более того.

Сейчас я понимаю, отчего мы так уставали, и отчего так долго пробирались по заснеженным перевалам. Гандхарва старательно избегали поселений и дорог, и уж конечно, не желали пользоваться Янтарными каналами. Кажется, мне тогда не исполнилось и тринадцати лет, но точно неизвестно. Я не знала тогда, что полукони, как и все прочие разумные, не принадлежащие к человеческим расам, избегают каналов. И вовсе не только потому, что везут на невольничий рынок Бомбея будущих евнухов и дэвадаси…

Полукони часто гибли в Янтарных каналах. Точнее, не возвращались наружу — это еще не означает, что гибли. Тем не менее, они предпринимали все возможное, чтобы не нырять в темную воду, будь то жерло заросшего мхом колодца, в заброшенном лесном городе, или кишащая птицами мелководная пойма реки. Они проваливались сквозь янтарную ткань бытия, как проваливаются люди-перевертыши, люди-водомерки, а иногда и нюхачи. Такое ощущение, словно они в чем-то тяжелее людей, и упругая янтарная ткань не выдерживает их веса. Но вот еще одна необычная, тревожная деталь — рвутся лишь те каналы, которые ведут на другую твердь.

Словно что-то мешает гандхарва и прочим нелюдям покидать родной дом.

Минуло восемь восходов, когда нас, измученных и отощавших, привезли в тот самый заброшенный город Золотого коня. Вопящие на все лады джунгли вдруг отступили, и отряд похитителей очутился в начале широкого проспекта, взорванного камнеломкой и непослушными пестрыми цветами. Плоские отшлифованные плиты разъехались, встали на дыбы, пропустив ростки упрямого бамбука. Здешний бамбук отличался особенно буйным нравом, вероятно, потому, что почва под фундаментами была обильно удобрена плотью погибших рабов. Я впервые попала в селение, где никто не жил постоянно, но ошивалась масса народу, где круглый год шли торги, но никто не собирал подати, где соблюдали законы, которые не устанавливал ни один законный правитель.

Здесь процветал детский невольничий рынок. А с торговлей детьми ситуация всегда особенная; это я сейчас дам фору любому умнику, тогда я не разбиралась в тонкостях, поскольку сама была почти ребенком. Торговля детьми сложна тем, что малютка может случайно оказаться сыном или дочерью раджи, шейха, или, что еще хуже, находиться под покровительством какого-нибудь могущественного ордена. Например, клан гончаров из верховий Янцзы имел несносную привычку посылать подростков проповедовать и собирать милостыню среди полудикарских пастушеских племен. За последние годы таких мальчиков дважды продавали мне жулики из Бомбея, затем обман вскрывался, и я немедленно отряжала посольство, возвращавшее мальчика в руки монастыря.