Читать книгу "Соперницы - Шарлотта Бронте"

и проговорил тихо, угрожающе:

– Вы меня ослушались? Вы встречались с этой женщиной и вновь подпали под ее власть?

Наступило молчание. Марианна была почти уничтожена. Бледность и румянец, сменявшиеся на ее щеках, говорили о силе чувств, разрывающих душу несчастной. Она не могла говорить, не могла смотреть на своего властного супруга и только стояла, недвижная и безгласная, словно обратилась в камень.

– Отлично, – проговорил Артур, выпуская ее ладонь и сурово складывая руки на груди. – Ваше молчание вполне красноречиво. Вы предпочли поддаться собственному слабоволию наперекор моей воле. Я предупреждал, что в таком случае мы немедленно расстанемся. Не в моем обыкновении бросать слова на ветер. Начиная с сегодняшнего дня вас будет ждать дорожная карета. В течение трех суток вы должны уехать в имение моего отца в Веллингтонии. Скорее всего, это наш последний разговор, потому что я не могу любить непослушную жену.

– Артур, мой любезный Артур, не уходите так! Вы бы смягчились, если бы знали все!

– Так расскажите мне! – воскликнул он, торопливо выпуская дверную ручку, которую уже начал было поворачивать.

– Не могу!

– Почему?

– Я связана обещанием не советоваться с вами в течение недели. А когда этот срок выйдет, боюсь, никакие советы уже не помогут и я вынуждена буду оставить вас навсегда.

Маркиз собрался ответить, но тут дверь отворилась, и вошел его светлость герцог Веллингтон. Он замер на пороге и, пристально оглядев Артура и Марианну, спросил тихо:

– Чем вы оба расстроены? Я что, пришел аккурат к не лучшему моменту супружеской идиллии?

Ответа не последовало; Артур лишь отошел к окну и стал смотреть на проплывающие облака. Тогда его светлость обратился непосредственно к даме:

– Что же вы такого натворили, Марианна, отчего ваш супруг стал мрачнее тучи?

Марианна залилась слезами.

– Я не хотела его обидеть, – рыдала она, – но…

– Но что, милая? Надеюсь, это не беспричинное тиранство с его стороны?

– Нет-нет-нет, просто он хочет знать то, что я не могу ему сказать.

– И что же это? Можете вы сказать мне?

– Да, – проговорила маркиза, поднимая голову, и в ее еще влажных глазах блеснула улыбка. – Думаю, что могу. Советы вашей светлости будут для меня ценнее любых других, а хранить секрет от вас я не обещала.

– Вот и славно, дитя мое. Садитесь рядом со мной, и выслушаем ваш замечательный секрет.

Марианна села подле герцога, как тот сказал, и некоторое время молчала, собираясь с духом. Наконец черты ее приняли выражение если не спокойствия, то обреченной решимости, однако глаза по-прежнему блестели, как в лихорадке, а голос дрожал, когда она произнесла:

– Милорд герцог, я не жена вашего сына и не дочь сэра Александра Хьюма.

При этих словах маркиз Доуро вздрогнул, словно его ударило электрическим током. Он обернулся и хотел заговорить, но отец удержал его, сказав:

– Погоди, Артур. Ни слова, или я попрошу тебя выйти из комнаты. А теперь, милая, – продолжал герцог, обращаясь к Марианне, – объясните прежде всего, почему вы не жена моего сына.

– Лет пять назад, – стала вспоминать маркиза, – когда моя матушка, вернее, та, кого я до недавних пор считала своей матушкой, мучилась тяжким недугом, который затем и свел ее в могилу, меня однажды пригласили к ней в комнату. Матушка сидела, опершись на подушки, а подле кровати стояли мистер Холл, наш семейный капеллан, мисс Фоксли, моя гувернантка, ваша светлость, возможно, ее помнит, – герцог кивнул, – и Генри Перси, младший сын лорда Элринггона, чье поместье соседствует с Бейди-Холлом. Мы с ним были примерно одних лет, и, сколько я себя помню, нас связывала детская дружба.

«Марианна, – сказала матушка, когда я к ней подошла, – ты ведь часто слышала от меня о покойной леди Перси?»

Я ответила, что да, и она продолжила:

– Леди Перси была моей самой дорогой подругой. Все ее желания теперь для меня священны, и одно из них я мечтала бы сегодня исполнить. На смертном одре, вскоре после вашего с Генри рождения, она выразила надежду, что в память о нашей дружбе вы со временем поженитесь. Скоро я умру, а Генри завтра отправляется в далекое плавание, из которого может не вернуться. Я желала бы перед смертью увидеть вас женихом и невестой, и если моя до сих пор послушная дочь хочет скрасить последние мгновения умирающей, то сейчас она вручит свою руку тому, кто, я уверена, со временем сделает ее счастливой…

Я не могла отказать в просьбе моей дорогой матушке, которую, я знала, скоро навек сокроет от меня могильная сень, и даже если бы не властное веление долга, не могла бы сыскать в душе убедительных причин для отказа: хотя я не ведала тогда, что такое любовь, Генри Перси, красивый и милый юноша, всегда был мне по сердцу. Мы перед лицом капеллана обменялись обетами, а также знаками, по которым после долгой разлуки сможем друг друга узнать. На следующий день Генри отбыл в плавание, а еще через несколько недель моя матушка отошла в лучший мир.

В следующие три года я ничего не слышала о Генри, пока однажды утром мисс Фоксли не прочла в газете и не показала мне коротенькую заметку. Там сообщалось, что «Русалка», корабль, на котором служил Генри, потерпел крушение в далеких неведомых краях, именуемых островами Южных морей[60], и вся команда, включая лейтенанта Перси, сына прославленного Александра Шельмы, погибла. Я оплакивала Генри, но не долго и не горестно. Разлука изгладила из памяти его образ и приглушила детскую привязанность, что я когда-то испытывала.

Через год я встретила маркиза; новое, неведомое прежде чувство вспыхнуло в моем сердце. Нет нужды напоминать вашей светлости, что уже был назначен день свадьбы, когда я по необъяснимой – как вам тогда должно было показаться – прихоти объявила, что не выйду за вашего сына. Однако причина у меня была, и очень веская. За три дня до намеченного бракосочетания, когда мисс Фоксли шила мне подвенечное платье, ей пришло письмо от знакомого, служившего с Генри на одном корабле. Тот писал, что сообщение о гибели «Русалки» было лживым: и корабль, и команда благополучно продолжают плавание.

Надеюсь, милорд, теперь вы не станете винить меня за то, что я наперекор велению сердца прервала всякие отношения с вашим сыном. Никто не знает, какие муки я пережила, глядя, как он день за днем чахнет из-за меня, однако долг указывал путь, от которого я не смела отступить. Ваше мнение о моей взбалмошности, вероятно, еще более укрепилось, когда после нескольких месяцев упорного нежелания с ним видеться я внезапно сдалась на его мольбы. Тому тоже была причина, но я робею