Читать книгу "Польский синдром, или Мои приключения за рубежом - Вероника Вениаминовна Витсон"

траве, и мы положили девочку на это ложе под солнцем, которое вовсю уже пригревало, его ласковые лучи позолотили унылый ландшафт, простирающийся на все четыре стороны света.

– Хвала Господу! Никаких ран на теле! А душевные ранымы сейчас уберём! – лаконично произнесла Ирен. – Организм измождён, но я попытаюсь вдохнуть в него чистую струю... Ступай, принеси как можно больше росы в капустном листе!

Я галопом понеслась собирать животворящую влагу. Нашла чистый голубо-зелёный, как можно более вогнутый, капустный лист, отрезала перочинным ножом. Получилась совсем неплохая чаша. Гораздо труднее оказалось собирание росы в неудобную посудину, тем более, уже начался процесс испарения – косые солнечные лучи уже дотронулись до росистой поверхности растений. Но путём всяческих усилий и ухищрений мне всё же удалось насобирать примерно около стакана животворной влаги. Ещё я обнаружила в кармане джинсов чистый носовой платок, и намочила его в росе.

Ирен склонилась над измождённым детским телом, в котором едва теплилась жизнь. Я поставила перед ней чашу с росой, она взяла из моих рук мокрый платок и отёрла лицо, шею и руки девочки. Лицо ребёнка слегка порозовело. По просьбе Ирен, я уселась на землю, и она примостила детскую головку на моей ноге.

– Ты зажимай ей нос, а я тем временем буду частями вли-вать воду в рот! – скомандовала Ирен, ловко разжимая девочке зубы и одновременно вливая в рот влагу, свернув капустный лист в узкий желобок.

– Глотательная функция не нарушена, значит, всё будетхорошо! – выдала она заключительный вердикт.

Девочка пошевелилась и открыла глаза, видимо, считая это пробуждением. Ни тени удивления не скользнуло по её личику, при звуке так ненавидимого поляками русского акцента, с которым ведьма-блондинка с доброжелательной улыбкой обратилась к ней на ломаном польском:

–Как тебя зовут, дитя моё?

Девочка улыбнулась и приподнялась.

–Паулина. А пани як ще называён?

– Мы добрые феи из сказки. Ты любишь сказки?

– Очень люблю! Раньше мне мама читала, а теперь я самаумею читать! – похвасталась она, вставая на ноги, и встревоженно вдруг спросила, взглянув на коричневую будку: – А где моя мама?

– Ты можешь идти?

– Ясно!

– Ну, вот и прекрасно! Мы идём прямо к твоей маме!

Ирен минуты две поколдовала над картой, и мы направились вправо, по еле заметной тропе, огибающей капустное поле в сторону жилого массива. Ирен держала девчонку за руку, та беззаботно ворковала, рассказывая нам чтото о своих многочисленных домашних животных – о маленьких собачках, хомячках и золотых рыбках. Единственное, чего я боялась, – чтобы ребёнок не вспомнил о чувстве голода, так как у нас с собой не было даже крошки хлеба. Но она держалась молодцом, а вот я совершенно обессилела, но наконец-то, мы вышли на прямую улицу застроенного квартала.

– Хорошо, если мне удастся доковылять вон до той лавки,– упавшим голосом сказала я, указывая на спасительную скамью, примостившуюся у автобусной остановки. – Подо мной ноги подкашиваются.

Было часов семь утра, и на улицах – никого. Из-за угла медленно выехало такси, и Ирен махнула рукой.

Таксист высунулся, вопросительно глядя на всю нашу странную, покрытую слоем грязи, компанию.

– Эту девочку нужно отвезти до Воломина, она назовётпану адрес, – сказала я, старательно выговаривая каждое польское слово.

Таксист подозрительно осмотрел нас и уставился на наши башмаки, на которых уже успели присохнуть громадные комки чернозёма, поморщился, но, поколебавшись, невозмутимо произнёс:

– Сто долларов!

– У них моментально возрастают цены, как только онислышат русский акцент! – обозлилась я. – Как, тебе не стыдно – это ребёнок! – начала я, но не успела развить мысль, как Ирен, движением иллюзиониста, извлекла откуда-то зелёную бумажку с изображением Бенджамина Франклина – победителя в войне колоний и истинного президента Америки, который им никогда не был.

Она демонстративно помахала зелёной купюрой в воздухе. Мина таксиста тотчас же изменилась и подобрела. Я открыла двери автомобиля и помогла девчонке взобраться и удобно расположиться на заднем сидении.

– Это другое дело! – согласился довольный собой извоз-чик.

– И без глупостей! Если хоть единый волосок упадёт сголовы девчонки – испепелю! – рявкнула Ирен на чистом польском языке, а я от удивления застыла в неожиданной позе с отвисшей челюстью.

– Потому что я – русская ведьма, – прошипела она убий-ственным шёпотом, вытаращив и без того огромные чёрные глаза, и добавила: – Возьми, свои деньги! И учти, я буду помнить номер твоей машины всю жизнь!

– Ез, мэм! – отчеканил он, съёжившись под её взглядом. –Будет сделано!

Машина отъехала, выпустив из выхлопной трубы клубы сизого дыма. Таксист ещё раз обеспокоенно оглянулся, и его тачка, несколько раз чихнув, поспешила исчезнуть за углом.

Мы едва дотелепались до лавки и с наслаждением опустили на неё свои пятые точки, вытянув ноги.

– Ирен, – обиженным тоном начала я, – у тебя слишкоммного тайн от меня! Ты так любишь создавать ауру таинственности вокруг своей умной головки, что иногда становится страшно – какие ещё сюрпризы меня ожидают? Я знаю тебя половину жизни, но о тебе мне неизвестна даже крупица того...

– Не дави на совесть, – перебила она, – я и сама удиви-лась, что это так внезапно всплыло в памяти! Я родилась в маленьком городке при польской границе. Польский звучал там наравне с русским. Ребёнок впитывает языки, как губка. Я бойко говорила когда-то на чистом польском. Мне было десять лет, когда наша семья переехала в глубь России и дальше... А это, впрочем, не так важно... Важно другое...

Она задумалась, и мы сидели несколько минут молча.

– Дай мне свои руки! – вдруг попросила она.

Я протянула обе сразу, даже не спрашивая, зачем они ей вдруг понадобились. Она развернула их ладонями к себе и внимательно изучала несколько минут.

– Ещё одно открытие: ты знаешь хиромантию! Только про-шу не убеждать меня, что тебя ребёнком похитили цыгане, и ты воспитывалась в цыганском таборе. Или же, согласно другой, не менее романтичной версии, – ты жила несколько лет в кибитке, прикидываясь цыганкой.

Но Ирен вместо ответа отделалась лишь своим бисерным хохотом. Она вернула мне мои руки и снова задумалась.

– Нет, это серьёзно! Ты должна опасаться одного брюнета!

– Это, что, написано на ладонях? – искренне расхохота-лась я. – Какая страшная новость! Брюнеты всегда играли роковую роль в моей жизни! Теперь я их смертельно боюсь, и как только жгучий брюнет захочет опутать меня сладкими узами страсти, я предусмотрительно вопьюсь в него острыми зубками и проглочу несчастного, как «чёрная вдова» своего возлюбленного горемычного паучка.

– Образно, но этого ты замучаешься