Читать книгу "Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская"

А накануне отъезда вечером на Чистые Пруды пришли люди с бородами и принесли письмо. Чтобы подписать «всем миром». О каком-то попе, которого лишили кафедры и оставили без места.

П. подписал, Рафик подписал, а я не стала. Люди с бородами упали в обморок: как же так? Все подписали, а девушка П. — не подписала. Я им честно объяснила, что попа этого не знаю, а если подпишу письмо с протестом, то меня турнут из универа, а папу тоже лишат кафедры, он хоть и не поп, но как-никак профессор археологии. И за него, за папу — я этот вопрос решать не могу. Что эти правила не я придумала, и папиной судьбой распоряжаться не вправе, особенно без спроса.

Люди покривились, оставили письмо и ушли. Оказалось, что мы повезем письмо в Ленинград, чтобы там подписать, у кого можно.

П. чуть не умер от стыда и ярости, что я отказалась. Мы очень сильно ссорились весь вечер, он хотел, чтобы я это сделала. Ради него… Бог с ним, с попом, но тогда я показала бы, что он, П., для меня значит больше, чем папа и университет. Я не стала. Было ужасно. Я написала стихи (вот эти) и хотела идти прочь.

Без подписи нас не пускают в рай Ни в ад, ни в рай нет хода без подписки А то, что было и родным, и близким Уж сложено и снесено в сарай.

Докурены последние окурки Дым проглотил последние слова И губы открываются едва И незачем играть нам больше в жмурки.

Да, я несправедлива, все быть может Раз справедливости мне не дал Бог, Тот белый неподписанный листок Мне в изголовье на века положен Как Фриде белый носовой платок.

В стихах сложная символика, объяснять не стану, но хорошо видно, как я переживала. П. прочитал, обнял меня и не пустил. Я осталась. Наутро в день отъезда всё началось сначала. Он хотел, чтобы я подписала, тогда все будет прекрасно, а если нет… То он не знает, насколько я с ним, я должна сейчас сделать выбор. С ним я или нет… Тогда я сама обозлилась и назвала его Нечаевым С. Г. — (см. историю революции в России и опять роман «Бесы». С. Г. Нечаев был революционером преступного типа, своих соратников запугивал, одного даже убил. Это Алена опять запросила разъяснений.)

Тут и пришла девочка… Очевидно, П. позвал ее по телефону накануне, когда я плакала и писала стихи. Помнишь, та — от которой записка: «П., ты мой Бог. Не бросай меня, я умру.» Та Олеся 15-ти лет, ее отец приходил весной, умолял спасти дочь. П. мне говорил, что у них ничего не было, так, девочка-ученица, приходит. Когда у нас все началось всерьёз, она перестала приходить, потом я случайно нашла записку, но хотела верить П., не могла подумать о нем плохо, ведь 15 лет девочке. Она пришла, ты бы видела ее лицо… Он позвал ее подписать проклятое письмо, а она пришла к нему навсегда, все простила.

Он спросил: «Подпишешь, Олеся?» Она подписала, не читая. Он спросил: «Поедешь со мной в Ленинград? Люся, наверное, не хочет.» Она кивнула, она плакала…

Я сказала: «Люся уже ничего не хочет», отдала ему билеты на поезд и выбежала вон, давясь рыданиями. (Алена говорит, что больше писать не станет, потому что мне нельзя волноваться.) Я добежала до метро «Кировская» и у самой станции, перед памятником Грибоедову налетела на машину. Дальше больница. Вот так, Томочка…

Про это никому не говори, особенно про письмо. Приезжай скорее, мне без тебя плохо. Целую.

Люся

P.S. Тамарочка, ей действительно очень плохо, не могла бы ты приехать на день, или напиши скорее.

Алена

Письмо № 2.

Август 1974 года,

через 10 дней.

«Томочка, моя дорогая подружка!

Спасибо за письмо, что бы я без тебя делала? Я уже дома, позавчера выписалась, за меня опять пишет Алена и шлет привет. Как будет у с учебой — не знаю, врачи грозятся отправить в академический отпуск. Не хотелось бы…

Сейчас мне лучше, голова уже так не болит, и плакать стала меньше, а то лила слезы, как Бахчисарайский фонтан. Говорят, что через месяц я буду в порядке, может быть, смогу ходить на лекции. Тут есть один врач, у отца в Академической поликлинике, доктор Глебов, приехал из Львова на стажировку, очень забавный доктор. Он сказал, что у него я буду как новенькая в ноль времени. Постараюсь ему поверить. Он очень мил, похож на Мефистофеля. Алена утверждает, что видела у него маленькие рожки в буйной черной шевелюре.

Теперь последние новости о П. Томочка, это полная фантастика! Он приходил ко мне в больницу. Аленка рассказала, что он звонил из Ленинграда, очень расстроился, когда узнал, что я в больнице. Ты что-нибудь понимаешь? Слушай дальше. Он приходил ко мне в больницу не один, а с рыжей девушкой. У нее все лицо в веснушках, но хорошенькая, зовут Тэви, говорит с акцентом. Я, конечно, подумала, что она эстонка. И вообще не знала, что думать.

Она была ко мне внимательна, долго сокрушалась, что я из-за болезни не смогла поехать в Ленинград, ей так жаль. И что П. без меня там очень скучал. Бред собачий…

Мой друг П. сидел во время визита, как на иголках. Откуда он ее взял, что ей наплел, зачем привел ко мне? У меня слава Богу, с головой не все в порядке, так что я особенно не врубилась и не переживала.

А на другой день в больницу заскочил Борька Лаптев, ну «Вестник МГУ» — его все так зовут, все про всех знает. Специально пришел рассказать. Оказалось, что эту рыженькую П. вывез из Ленинграда, их там познакомили друзья. Она никакая не эстонка. Томик, сядь — она американка, будет учиться у нас по обмену, на геологическом факультете. Два года. Ее отец служит в Москве, в посольстве США, кажется советником.

Это еще не все… Борька говорил, что эта Тэви Мэкэби думает о том, чтобы сделать П. фиктивный брак, чтобы он мог уехать учиться в Америку. Ведь из МГУ его точно попросили. Совет да любовь им обоим! (Далее другим почерком четко вписано русское народное ругательство. Е.М.)

Так вот, если ты что-нибудь поняла из моих новостей, то сообщи поскорее, потому что у меня в сотрясенных мозгах плохо уложилось. Одна надежда, что доктор Глебов починит, как обещал. Жду тебя в скором времени. Целую.

Люся.»

Письмо от Октавии Грэм в переводе выглядело так:

«Мои дорогие друзья!

Все из вас, кого я знала и любила, и незнакомые тоже. Я всегда вспоминаю мои годы учения в МГУ с самыми хорошими чувствами. А теперь, когда у вас такие перемены, я думаю о вас очень много. Газеты и телевизионные новости все время говорят, что жизнь стала очень трудная в Москве.

Поэтому я и еще женщины из нашего церковного прихода хотим вам помочь, чем сможем. Я живу в городе Александрия, в штате Вирджиния, это рядом со столицей Вашингтоном, четверть часа ехать от Монумента. Но это маленький дружелюбный городок, очень гостеприимные соседи.

Я работаю полдня в Смитсонианском Институте, а в остальное время занимаюсь своим домом и добровольно помогаю в благотворительной организации «Соединенные усилия». У меня есть муж и сын, оба чудесные.