Читать книгу "Подземный художник - Юрий Поляков"

– Да помню я, помню! – сердито ответил Свирельников, снова совершенно забывший про эти чертовы болтики.

– Я вам вечером домой звонила, – с незаметным укором сказала Нонна. – Вас не было…

– Да, я слышал на автоответчике. Чего грустишь?

– Без вас я всегда грущу!

– Да ладно! Колись! Муж обижает?

– Что там муж? Парень мой задурил, – вздохнула секретарша. – В девятый класс идти не хочет…

– А чего хочет – работать?

– Ничего не хочет. У матери на шее хочет сидеть.

– М-да, вот такие они теперь, детки. Отец-то с ним разговаривал?

– А-а! – махнула рукой Нонна с тем родственным презрением, с каким относятся к своим благоверным, наверное, только русские женщины.

До Светки у Михаила Дмитриевича с Нонной было. Оно и понятно: не иметь интимную связь со своей секретаршей так же противоестественно, как состоять в близости со своим шофером. Озорничали обычно в комнате отдыха, устроенной на месте бывшей шестиметровой кухоньки. Нонна, одаренная по женственной части эффектная тридцатипятилетняя шатенка, на самом деле к сексу относилась почти равнодушно и отзывалась на порывы руководства так, точно это входило в условия подписанного контракта и являлось прямой служебной обязанностью. Только иногда, накануне месячных, она испытывала что-то отдаленно напоминающее удовольствие и обычно в таких случаях, встав с дивана, смущенно сообщала:

– Завтра, значит, крови придут…

Михаила Дмитриевича все это вполне устраивало, ибо вечерние соединения с секретаршей были для него после дневной нервотрепки активным, если так можно выразиться, отдыхом. Правда, некоторое время назад он здорово подставил Нонну, заразив хламидиозом, подхваченным от Светки, а секретарша, в свою очередь, одарила этими подлыми простейшими своего простоватого мужа, возившего из Холмогор в Москву пиломатериалы на арендованном длинномере. Впрочем, все обошлось: муж, сам, видно, погуливавший в командировках, вину взял на себя, а чтобы заслужить прощение, купил Нонне нутриевую шубу. Одного он никак не мог понять: откуда в Холмогорах этот диковинный хламидиоз? Триппер – ясно. Но хламидиоз? Свирельников, возмещая ущерб, подарил секретарше новенькие «жигули». Обрадованному мужу на всякий случай сказали: это вместо годовой премии, так как клиент расплатился по бартеру – тачками. С тех пор у Михаила Дмитриевича с Нонной ничего не было, ну, может, парочка спонтанных оралов после офисных праздничных выпивок. А большего и не требовалось: юная Светка выматывала его до полного невнимания к другим женщинам.

– Бухгалтерию ко мне! Прямо сейчас! – сурово распорядился Свирельников, направляясь в свой кабинет. – Черт знает что такое! До сих пор за рекламу «Столичному колоколу» не перечислили!

– Сейчас у вас Григорий Маркович. Вы ему на час назначили.

– Да, точно! – вспомнил он. – После Григория Марковича бухгалтерию!

В кабинете его дожидался юрист по фамилии Волванец – курчавый толстяк с лицом оперного красавца.

– Ну, как у нас дела? – спросил Свирельников, пожимая законнику руку.

– Дожимаем. Главное – доказать, что ваш договор с «Астартой» юридически ничтожен.

– Докажем?

– Думаю, да. Я отдал документы на экспертизу очень серьезным людям и получил обнадеживающее заключение. А пока подготовил встречный иск. Вот прочтите!

Свирельников взял странички, сел за стол и постарался вникнуть. Конечно, если быть честным хотя бы перед самим собой, сроки монтажа сантехнического оборудования в оздоровительном центре «Астарта» сорваны по вине «Сантехуюта»: не оплатили вовремя счета «Сантех-глобалу», те соответственно задержали поставку, а договором предусмотрена неустойка – вот ее-то теперь и взыскивает через суд «Астарта». Собственно, о чем тут говорить: раскошеливайся за разгильдяйство подчиненных, которые зарплату хотят получать в капиталистических долларах, а работать как при социализме – через седалищный орган.

Но именно для подобных каверзных случаев и существуют умельцы вроде Григория Марковича. Он изучил ситуацию, на первый взгляд безнадежную, и раскопал: оказывается, договор от «Астарты» подписал гендиректор, к тому времени только что назначенный и еще не внесенный в реестр, а это, по сути, делало сделку юридически ничтожной. «Сантехуют» якобы был вынужден отдать договор на дополнительную экспертизу, и это задержало перечисление средств «Сантех-глобалу». А без денег кто ж тебе отгрузит джакузи и массажные душевые кабинки? Значит, в срыве сроков монтажа виновата сама «Астарта».

«Лихо! – подивился Свирельников и с уважением глянул на хитромудрого Волванца. – Вот ведь еврейские мозги! Молодец!»

Занимаясь бизнесом, он быстро понял: если хочешь выиграть дело в суде, без еврея-юриста, или, как выражался Вовико, «евриста», не обойтись. И это была чистая правда.

– Отлично! Выпьете, Григорий Маркович?

– Рановато.

– Коньячку, символически. За успех!

– Ну, если символически…

Директор «Сантехуюта» нажал кнопку селектора:

– Нон, лимончик принеси!

– Кончился.

– А что есть?

– Апельсины.

– Давай! Только не режь, а почисти!

– Почему?

– Потому что такой день сегодня.

– Какой день?

– Усекновение головы Иоанна Крестителя. Резать никого нельзя!

– А-а-а…

Григорий Маркович во время этого «селекторного совещания» не смог скрыть улыбки, похожей на те, которыми обмениваются между собой родители, когда их дети в играх изображают взрослых. Но как только Свирельников отдал распоряжение и направился к большому глобусу, в котором таился бар, Волванец постарался придать своему лицу выражение доброжелательного равнодушия.

Надо сказать, Михаил Дмитриевич, в отличие от брата Федьки, относился к евреям с уважительной настороженностью. Еще в детстве он заметил: коль скоро заходила речь о них, отец с матерью всегда, даже если в комнате не было посторонних, почему-то понижали голос. Валентин Петрович как-то рассказывал, будто в двадцатые годы за антисемитские разговорчики могли запросто и расстрелять: декрет такой имелся, подписанный чуть ли не Лениным. Но родители понижали голос, даже если говорили о евреях вещи заурядно-бытовые, а то и вполне дружелюбные. Странно все-таки…

О том, что его жена на четверть еврейка, Свирельников сообразил года через три после свадьбы, слушая рассказ Полины Эвалдовны о каком-то витебском родственнике, добивавшемся разрешения на выезд в Израиль. Ну и что? Мало ли у кого какие гены: в прежние времена на это вообще не обращали внимания. Родственники могут иметься всякие, а ты – советский человек. Тоня в этом смысле вообще была ходячим пособием по интернационализму: дед – латыш, бабка – еврейка, краткосрочный целинный отец, который настоял на том, чтобы девочку назвали простецким именем Антонина, из павлодарских казаков. «У тебя голос крови, – смеясь, говорила она мужу, – а у меня хор кровей!» Но с годами, судя по разным приметам, в этом хоре наметился солист. Наверное, человеку для внутреннего здоровья вредно слышать в себе зовы сразу нескольких разноплеменных предков, и, слабея с возрастом, он выбирает какой-то один. Тоня предпочла витебский зов…