Читать книгу "Время прибытия - Валентин Леженда"

— Бежим, идиоты, — заорал Белочкин, хлестко ударив Степановского рукой по лицу, — его нельзя убить.

— Плохие мальчики, — сказала пытающаяся подняться с земли блондинка, — вы испортили мне прическу.

И братки побежали.

Сан Саныч лихорадочно соображал.

“Белочкин меня кинул, — на ходу размышлял он, — а теперь он меня спасает, что, блин, все это значит. И как он вообще здесь оказался?”

— Сюда, — киллер свернул в какой-то переулок, — скорее, я заминировал дворец.

— Что ты сделал? — испуганно переспросил пришедший в себя после истерики Степановский.

Но Белочкин не ответил, да ответа и не требовалось. Земля под ногами беглецов вздрогнула, и над городом поднялся вырастающий словно на дрожжах черный гриб.

— Это что, атомная бомба? — завизжал Степановский.

— Я похож на идиота? — спросил Белочкин, перелезая через невысокий каменный забор.

— Нет, — ответил за Марка Воротилов, — не похож. Совсем.

А над столицей Утопии вставало кровавое зарево.

Нет, дорогой читатель, это было не зарево колоссального пожара. Хрустальный дворец не горел, поскольку там практически нечему было гореть. Это вставало местное солнце, знаменуя собой начало следующего дня, знаменуя утро.

Ведь это вам не Земля, здесь ночи втрое короче, в общем, преследователям сие обстоятельство было только на руку.

— Скорее, — Белочкин на ходу профессионально перезаряжал винтовку.

Блеснули в лучах почти уже вставшего местного солнца переливающиеся пули.

— Серебро, — пояснил киллер браткам, передергивая затвор, — думал, поможет.

На улицах стали появляться ранние прохожие, недоуменно рассматривающие бегущих землян.

— Внимание, — раздалось над городом, — начинается час всеобщего очищения.

— Ух, — Сан Саныч вытер взмокший лоб, — а я уже думал, про нас сейчас что-нибудь объявят.

— Типа, сбежали Великие Отцы народа, — усмехнулся Белочкин никогда не теряющий чувство юмора, — за поимку почетная грамота от Хранителей.

— Внимание, начинается час всеобщего очищения, — повторил приятный баритон в спрятанных под карнизами зданий репродукторах, — дышите глубже, граждане.

— Очищение, — удивился Степановский, — от шлаков в организме, что ли? Вроде ешьте, граждане, только растительную пищу.

Но рэкетир оказался не прав, в чем воочию через минуту убедился.

Из водосточных труб на зданиях хлынул розовый пар, клубами стелясь по асфальту, и утопийцы, застывшие на своих местах, с блаженными улыбками на лицах вдыхали этот пар, смеясь при этом, словно дети.

— Что это, — закричал Степановский, — иприт?

— Не знаю, — ответил Белочкин, затравленно озираясь, — но на всякий случай этой гадостью не дышите.

— Легко сказать, — хмыкнул Воротилов, наблюдая, как уровень дыма над землей поднимается.

В конце улицы, по которой они бежали, появились здоровые бугаи в коричневой форме с палками и в респираторах, под предводительством до боли знакомого коротышки в противогазе.

Вдыхающие розовый дым на улицах утопийцы пустились в пляс.

— Все, попали, — отчаянно закричал Степановский, и земляне остановились на небольшом островке мостовой еще не тронутой дымом.

Канализационный люк под ногами Сан Саныча вдруг зашевелился.

Воротилов благоразумно отпрыгнул в сторону, а из открывшегося люка появилась зеленая всклокоченная голова.

— Скорее сюда, — сказала голова, — и старайтесь не дышать парами амброзии.

— Пророк? — не поверил своим глазам Воротилов.

— Он самый, — кивнула голова, — скорее прыгайте в люк.

Земляне попрыгали.

Последним в подземелье спустился Белочкин с ружьем, расстроенный тем, что ни в кого больше не удалось пострелять.

— Идите за мной, — Пророк проворно двинулся по темному туннелю, — я друг, вы ничего плохого не думайте, я вам помогу.

— А они за нами в туннель не полезут? — спросил пытающийся отдышаться после бега Степановский.

— Нет, — ответил Пророк, — они крыс боятся.

— А здесь есть крысы? — визгливо спросил рэкетир.

— Марик, заткнись, — гаркнул Сан Саныч, и Степановский успокоился.

— Что это был за дым там на поверхности? — поинтересовался Белочкин, постоянно держа палец на спусковом крючке винтовки.

— Это амброзия, — пояснил Пророк, — пар очищения, по сути психотропный наркотик. На нем мир Утопии в принципе только и держится.

— Вдохнул, значит, — догадался Сан Саныч, — и сразу идеалы демократии и всеобщего братства полюбил.

— Да, именно, — подтвердил Пророк, — неполноценными идиотами легко управлять.

— Что-то типа нашей рекламы, — согласился Степановский, — и голливудского мыла.

— Подонки, — зло бросил Белочкин.

— А они так, кстати, не считают, — возразил Пророк, — осторожно, здесь низкий потолок.

— Кто не считает? — не понял Степановский.

— Да Хранители, а кто же еще? Они ведь себя в великие благодетели записывают, мол, мы преемники Отцов с небес.

— Нас, что ли? — хмыкнул Воротилов.

— Да нет, — ответил пророк, — тех идиотов, что переселенческую колонию здесь организовать хотели, а потом, бросив молодежь, улетели, соскучившись по цивилизации, вибронужников им с теплыми сидушками не хватало.

— Вот-вот, — согласился Белочкин, — так всегда в истории: ученые рассуждают то о роли сильной личности, то о взрывоопасном социуме, подверженном всяким там умозрительным безумным теориям, а на самом деле все банально сводится к нужникам, мол, бачки текли, вот интеллигенция царя и свалила.

— Да в головах у них бачки текли, а не в туалетах, — возразил Сан Саныч, сильно поумневший за последнее время, — ты, Кеша, не обобщай. Земля — это особый случай, когда доктора бессильны.

Туннель вскоре закончился большим помещением, освещенным факелами.

В центре помещения имелась лестница, уходящая вверх, где терялась в сумерках крышка канализационного люка.

— Удел пророков — всегда непонимание, — грустно сказал зеленоволосый бунтарь, — мы вечно оказываемся то в канализации, то на кресте, а наши труды валяются на помойках, но я уже вроде как привык.

— Бедняга, — Воротилов похлопал Пророка по обклепанному плечу куртки, — хочешь, лети с нами. Я тебе на Земле издательство целое подарю, будешь свои трактаты печатать.

— Нет, — покачал головой Пророк, — в таком случае я утрачу смысл своего существования. Ведь я есть только пока существует противостоящий, ненавидящий меня режим.