Читать книгу "Шоколадные деньги - Эшли Прентис Нортон"

– Нет. Послушай, Беттина, все сложно.

– Ах вот как? Для меня или для тебя? Послушай, я не ожидаю слезливого воссоединения. И извинений в общем-то не хочу. Бэбс определенно не говорила, что их следует ждать. Я вообще не знаю, чего, черт побери, хочу. Не беспокойся, я не стану называть тебя папочкой. Я никому не скажу. Просто не надо меня жалеть. Возможно, однажды ты познакомишься со мной поближе и об этом пожалеешь, а если нет, мне наплевать.

Лукас пытается взять меня за руку. Отстранившись, я встаю, бросаю салфетку на стол.

– Возможно, и посуду тоже помоешь. Было бы просто замечательно.

Я поднимаюсь в комнату Бэбс, где решила провести мою последнюю ночь в пентхаусе перед тем, как на утро уехать в Нью-Йорк. Меня бьет дрожь. Я не собиралась говорить Лукасу гадости, но его признание не оставило мне выбора. Хватит с меня мольб, хватит попыток доказывать, что я достойна любви. Я просто смирюсь с этой мыслью, буду жить с ним в Нью-Йорке и делать вид, что я сирота с мертвой матерью и уймой денег.

Я переодеваюсь в ночную рубашку Бэбс, надеваю ее халат из «Рэффлс», забираюсь в кровать и быстро засыпаю. Эмоциональная встряска меня опустошила, я совершенно вымотана.

Поздно ночью я чувствую легкое прикосновение к плечу. Я медленно открываю глаза: Лукас. Наклонившись, он целует меня в щеку. Я ничего не могу с собой поделать, я плачу. Рыдаю. Он утирает мои слезы, ловит их в ладонь. Мы молчим, и минут через десять он уходит.

В Нью-Йорке Поппи надо мной хлопочет. Она постоянно меня обнимает, каждый день встает пораньше, чтобы приготовить нам с Джо-Джо завтрак. Она ведет меня в Saks, чтобы пополнить мой гардероб, и ни разу не отпускает замечаний о моей комплекции.

Ее поведение я нахожу наивным, точно она думает, будто сама я с подобным не справляюсь. Но я знаю, что она старается найти для меня место в своей жизни. По счастью, она ни слова не говорит о моем курении. Наверное, думает, мол, такой у меня способ горевать, мол, это позволяет мне чувствовать себя ближе к Бэбс. Я не пытаюсь разрушить ее иллюзии – это уже не имеет отношения ни к кому, кроме меня.

Я учусь в частной школе для девочек «Брирли», потом в колледже Уильямс «лиги плюща». Я завожу друзей, но это всегда тихие, незаметные книжные черви, над которыми Мередит потешалась бы. Как бы ни радовалась она, что меня отчислили, я все еще по ней скучаю. Пусть даже в этих престижных учебных заведениях я смогла начать с чистого листа, мне никак не удается преобразиться в стервозную блондинку, ради дружбы которой дерутся сверстники и которая сама устанавливает собственные правила – какими бы они ни были переменчивыми. В сложных ситуациях я спрашиваю себя, как поступила бы Мередит, но никогда не могу заставить себя выполнить подсказанное ею решение. Знаю, власть, которой обладала Мередит, была мелочной, и все равно я силюсь ее обрести. У меня даже возникает нелепая мысль, что однажды она меня разыщет. Может, она даже включит мою крошечную фотокарточку в свой альбом старшеклассницы. Поскольку я знаю, что это всего лишь фантазии, я никогда не позволяю себе поинтересоваться.

Однако больше всего я сожалею о Кейпе. Я ищу его среди парней в Уильямсе. Многие на него похожи, и у меня часто перехватывает дыхание, когда они проходят мимо. Я всегда говорю себе, что если я столкнулась с ним однажды, так почему не во второй раз? Но, разумеется, его там нет.

37. Взрослые. В прошлом и в настоящем

Сентябрь 1991

Мне двадцать шесть лет, и я все еще живу в Нью-Йорке. «Шоколадные деньги» наконец полностью мои. Я купила себе квартиру на Восточной Семьдесят второй стрит – с двумя каминами, встроенными шкафами и гардеробной. Наняла профессионального декоратора. Я выбрала приглушенную гамму и, невзирая на стоимость, получившийся результат не нарочито показушный, а скорее сдержанный. Я анонимно пожертвовала двести тысяч долларов Кардиссу на премию за самую бесстрашную прозу. Невзирая на тот факт, что меня отчислили, любой оставшийся во мне гнев превратился в сентиментальность и уважение к тому, чему там учат.

Правда в том, что мне страшно тратить «шоколадные деньги». Я хочу нормальной жизни, если таковая вообще существует. Я не хочу влиться в племя самодовольных немногих, кто ничего не делает, только развлекается и ходит за покупками. Разумеется, в отличие от Чикаго, в Нью-Йорке большие состояния не вызывают такого ажиотажа. Довольно часто я вижу на достопримечательностях фамилии детей, с которыми училась в Кардиссе: центр Рокфеллера, Коллекция Фрика, крыло Сэклера в Метрополитен, – иногда даже на таких повседневных продуктах, как кетчуп «Хайнц». Почему-то я никогда не замечала, что в Кардиссе не я одна была из состоятельной семьи. У меня возникает идея разыскать этих детей и создать своего рода группу поддержки, чтобы всем вместе понять, как справляться с такими деньгами. Но в глубине души я знаю, что страх денег не реальная проблема, а просто невроз, какой встречается у некоторых людей, и я забрасываю этот проект.

Я работаю в литературном журнале «Блю-Си-пресс» и зарабатываю шестнадцать тысяч в год. Эту работу я получила исключительно благодаря моим оценкам в колледже и диплому по английской литературе. До журнала я нигде не работала, и рекомендаций у меня нет. Мне хочется «сойти за свою», поэтому я принимаю скудные чеки и делаю вид, будто только благодаря им удается перебиться до конца месяца. Правда в том, что я иногда забываю их в карманах, или на дне рюкзака, или даже не удосуживаюсь на них посмотреть. Я всегда ношу драные джинсы или одежду из секонд-хендов. А еще конверсы, как Лукас. Они – само совершенство, они как будто напрочь отрицают саму мысль о том, что некогда я соприкасалась с миром высокой моды.

Однажды во время перерыва на ланч я иду по Мэдисон-авеню, рассматриваю витрины магазинов. Внутрь я никогда не захожу, но платья на манекенах напоминают мне о Бэбс. Я отмечаю те платья, которые она купила бы, и те, которые высмеяла бы. Это мой способ почувствовать, что она не ушла раз и навсегда, а просто где-то в долгом путешествии. Я знаю, она велела бы мне: «Да зайди же внутрь, мать твою, и купи себе настоящую одежду». Сказала бы, что моя задрипанная одежонка «сущий позор». Но учитывая, как я одета, ни одна продавщица не подойдет ко мне с предложением помощи, и это защищает меня от искушения уподобиться Бэбс и позволяет цепляться за мысль, что теперь я самостоятельная личность. Могу одеваться, как захочу.

Вот этим я и занята, когда кто-то окликает меня по имени. Я медлю, прежде чем обернуться. Это писатель, чью рукопись в «Блю-Си-пресс» отвергли? Парень из Уильямса, который принудит меня к неловкому разговору? Я все еще не освоила навык светски болтать о пустяках с людьми моего возраста.

Я медленно поворачиваюсь. Теперь, когда Бэбс больше нет, ситуации редко бывают такими скверными, как я опасаюсь. Но, увидев, кто меня окликнул, я столбенею. Щеки у меня заливаются краской, как при температуре.

Это Кейп.

Он высокий, он быстро нагоняет меня длинными шагами.

– Привет, Беттина, – говорит он, наклоняясь, чтобы обнять.