Читать книгу "Брачный договор - Мишель Ричмонд"

Женщина тщательно приглаживает волосы. Лицо у нее еще чуть влажное после душа, но волосы сухие.

– Тут нет выхода, – говорит она.

Действительно, в комнате только одна дверь, и она уже закрыта. Вспоминаю Джоанну в стеклянной клетке, стены которой сжимаются. Я дергаю за ручку, но дверь не открывается. Мы в ловушке.

Я медленно оглядываю комнату.

– Пожалуйста, садитесь, – дружелюбно предлагает женщина.

Я продолжаю стоять, и она повторяет:

– Пожалуйста.

Глаза у нее покрасневшие, она плакала.

Я подхожу к стулу и сажусь.

– Простите, – говорит женщина.

– За что?

Она молчит с минуту, потом начинает плакать.

– С вами все в порядке?

Вопрос звучит глупо, но я хочу, чтобы она знала – я понимаю, что она чувствует.

– Да, – отвечает она, пытаясь успокоиться.

Потом открывает шкатулку и начинает в ней что-то искать. Я слышу стук железа о железо, и меня начинает мутить.

– Что там? – спрашиваю я, заранее боясь ответа.

– Нам дали выбор, – говорит она. – Один из нас выйдет из комнаты лысым. Сказали, что решать должна я, и что, если на голове останется хоть один волосок, побреют обоих или сделают что похуже.

– Вы решили?

– Да. Простите.

Побриться налысо. Ну ладно, пусть. Меня больше волнует, к чему все это. Если сейчас выбор предоставили ей, значит, потом что-то буду выбирать я. Но что?

68

Над головой раздается мерное жужжание бритвы; я думаю об Элиоте и Эйлин. Джоанна назвала их Эли и Элейн. Может, ошиблись в портлендской газете, а может, ошиблась Джоанна. Или я неправильно услышал. Мы часто слышим то, что хотим услышать.

Два года назад где-то к северу от Малибу пропала еще одна супружеская пара. Они катались на каяке в океане. Их считали пропавшими несколько недель, пока к берегу не прибило каяк с прокушенным акулой днищем.

Что, если кто-то в «Договоре» прочел об этом и придумал таким же образом избавиться от Элиота и Эйлин? Что, если жена Дэйва умерла не от рака?

Элиота и Эйлин искали сто семь человек. Так написали в газете. Сто семь! Они прочесывали берег, высматривая в песке обломки. А если я исчезну, будут меня искать сто семь человек? Кто знает…

Статья в газете была напечатана три месяца назад. Жаль, я не успел выяснить, что было дальше. Прекратили ли их друзья поиски? Или все еще ищут? Если я исчезну, как долго будут искать меня?

69

Волосы сбриты, но женщина все проводит и проводит руками по моей голове. Время от времени она хватается за бритву, втирает лосьон и сбривает настоящий или воображаемый волосок. Она будто одержима, до ужаса напугана неведомыми последствиями. Ее собственные волосы причесаны в стиле, популярном у хорошо обеспеченных женщин подобного возраста – стрижка-боб с чуть взбитой макушкой; искусно осветленные пряди подчеркивают красивые скулы. Наверняка она тратит на прическу немало времени каждое утро. Ее выбор понятен. Однако тщательность, с которой она бреет меня, кажется чуть ли не маниакально жестокой.

– Идеально, – наконец говорит она, отступая назад.

Виноватый всегда ищет рациональное оправдание своим действиям, притворяясь, что сделал тебе одолжение.

Из динамика в потолке раздается женский голос:

– Хорошо. Теперь, Джейк, выбирать вам.

Я знал, что так будет.

– У нас две камеры, – объявляет голос. – Одна темная и холодная, другая светлая и жаркая. Какую выбираете?

Я смотрю на женщину. Чувствуется, что ее муж всегда оставляет выбор за ней: шоколад или ваниль, простое окно или арочное, курица или рыба. К счастью, я не ее муж. Она открывает рот, но я ее опережаю:

– Светлую и жаркую.

– Хороший выбор, Джейк.

Дверь распахивается, световая дорожка ведет нас по коридору в зал, в котором восемь камер. Динамик опять просыпается:

– Джейк, вам в тридцать шестую. Барбара, у вас камера номер тридцать пять.

Значит, ее зовут Барбара. Мы переглядываемся.

– Входи́те, – командует голос.

Барбара перешагивает через порог своей камеры и останавливается. Внутри темно. Она сжимает мою руку, будто бы я могу нас спасти.

– Входи́те, – повторяет голос.

Барбара отпускает мою руку и заходит внутрь. Дверь захлопывается, Барбара испуганно всхлипывает. Я решительно вхожу в соседнюю камеру, стараясь не показывать вида, что мне страшно. Флуоресцентные лампы светят ослепительно ярко, и, наверное, тут около сорока градусов жары. Дверь за мной захлопывается.

К стене приделана узкая железная койка. На ней простыня, подушки нет. К стене же прикручен железный унитаз. На одинокой полке лежит потрепанный экземпляр «Кодекса». Я ложусь на койку. Свет такой яркий, что приходится лечь лицом вниз.

Проходит час за часом. Я потею, ворочаюсь, не могу уснуть. Из соседней камеры дважды раздается крик Барбары, потом все стихает. Я снова осматриваю камеру, глаза никак не могут привыкнуть к яркому свету. Ужасно хочется пить. Говорю себе, что в самом худшем случае буду пить из унитаза. Сколько меня здесь продержат? Пять дней, шесть? А что потом? Лучше не думать.

70

Не знаю, сколько проходит времени, наверное, день, прежде чем дверь открывается. Горячий воздух из камеры устремляется в коридор. Роба промокла от пота. Поднимаюсь с койки и выхожу из камеры. От прохладного воздуха кружится голова.

Дверь соседней камеры тоже открыта. Оттуда появляется Барбара, закрывая руками отвыкшие от света глаза. Я чувствую вину за то, что выбрал для нее темную камеру. Кладу ладонь ей на плечо, и она отвечает, тихонько постанывая. Нам не сказали, что делать дальше, но впереди нас табличка со словом «Выход». Я веду Барбару по коридору, снова чувствуя себя как подопытная крыса в лабиринте; то, что я сам выбираю, куда идти, – всего лишь иллюзия.

– Куда мы идем? – шепчет Барбара.

– Вы здесь в первый раз?

– Да.

– Каждая дверь ведет к следующей. Просто будем идти вперед. Захотят остановить, остановят. Можете считать что-нибудь, так хотя бы будет ясно, как долго мы идем.

– Раз Миссисипи, – начинает она, – два Миссисипи, три…

Как только мы доходим до конца очередного коридора, дверь ожидаемо открывается, потом закрывается. Датчики у них везде, что ли? Или кто-то наблюдает за нами в камеру и открывает дверь именно тогда, когда нужно?

Барбара досчитывает до тысячи четырнадцати, когда мы подходим к двойной стеклянной двери. На обеих ее половинках висит по пластмассовой табличке с надписью «Общественный защитник». Над головами у нас раздается голос: