Читать книгу "Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова"

Новость еще не появилась в газетах, и я не знала, когда или где она появится. И это меня пугало. Внешне я вела себя мужественно, в надежде на то, что все это скоро разрешится, но каждая клеточка внутри меня рыдала. А потом я задумалась. И стала размышлять: зачем ждать появления этих новостей? Почему не выйти и не объяснить всему миру, что в действительности произошло? Если я буду говорить правду, со мной ничего не случится. Если я буду говорить правду, то все поймут меня, и этот кошмар закончится.

Меньше чем через неделю после получения электронного письма я собрала пресс-конференцию. Я сама написала свое заявление и подготовилась. Об этом не знал никто, кроме родителей, Свена и Макса. У меня не так много людей, с которыми я могу говорить. А не сказала я никому потому, что не хотела, чтобы произошла утечка. Я хотела обо всем рассказать сама и так, как посчитаю нужным. Это единственное, что я еще могла контролировать. Я чувствовала облегчение, что наконец-то смогу сказать членам своей команды, моим друзьям и людям, которые со мной работали, что же происходит. Помимо всего прочего, неделя прошла практически в полной изоляции. Кому еще я могла рассказать об этом до того, как скажу всем? Моему другу, который к тому же мой парикмахер. Я вызвала его за несколько часов до того, как должна была появиться перед камерами, и попросила захватить инструменты. Объяснила ему, что происходит.

– То есть ты хочешь сказать, что все это время мы могли, глотать нормальные колеса, а ты выбрала эту фигню? Деточка, в следующий раз, перед тем как идти в аптеку, спроси у меня совета.

Я рассмеялась впервые за несколько дней. Я не могу отличить марихуану от кокаина. Или что-то другое от чего-то другого. Именно это добавляло горькую иронию во все, что происходило. Тебя всегда ловят за то, что ты не делаешь, за то, кем не являешься. Мой тест оказался положительным, потому что я принимала препараты и сдавала пробы не задумываясь. Я принимала этот препарат многие годы, они многие годы брали у меня пробы и у меня не возникало никаких проблем, потому что препарат был абсолютно легален. Так почему же я вдруг должна была поменять рутину. Это похоже на то, как если бы разрешенную скорость изменили с 55 на 35 миль в час, но никому об этом не сообщили. Для тех, кто и так нарушал скорость, это бы не создало никаких проблем – у них и так есть радары или что там еще, чтобы обмануть копов. А мы бы продолжали ехать со скоростью 55 миль в час, будучи уверенными, что мы действуем по правилам, а потом бы нас за это прибирали к ногтю.

На пресс-конференцию собралось, наверное, человек пятьдесят репортеров и телевизионщиков. Комната была полна незнакомых лиц и съемочных групп. Все полагали, что я собираюсь сообщить о своем уходе из спорта. Я стояла перед ними в черной юбке и жакете от Рика Оуэнса. Мне казалось, что я одета, как на похороны. Я записала кое-какие мысли на бумаге. И попыталась все честно объяснить, используя самые простые слова, которые только пришли мне в голову:

Я хочу, чтобы вы знали, что несколько дней назад я получила письмо из ITF, в котором говорится, что я не прошла тест на допинг на Открытом чемпионате Австралии.

Я не прошла этот тест и принимаю на себя всю ответственность за это. В течение последних десяти лет я принимала препарат, Милдронат, который посоветовал мне наш семейный доктор. А несколько дней назад, после получения письма, я узнала, что у него есть еще одно название – мельдоний, – о котором мне ничего не было известно.

Очень важно подчеркнуть, что в течение десяти лет этот препарат не входил в список запрещенных ВАДА медикаментов. Но первого января правила изменились и мельдоний перешел в разряд запрещенных веществ, о чем я ничего не знала. Этот препарат врач выписал мне из-за нескольких проблем со здоровьем, которые были у меня в 2006 году. Я часто болела. Практически каждые два месяца у меня был грипп. На ЭКГ появились изменения, а в крови намеки на диабет, и это при том, что у нас в семье имеется история заболеваний диабетом. Я посчитала для себя очень важным выйти к вам и рассказать обо всем, потому что на протяжении всей моей карьеры я честно и открыто говорила о многих вещах, и я с профессиональной ответственностью отношусь к своей ежедневной деятельности. И вот я сделала колоссальную ошибку. Я подвела своих болельщиков. Я подвела спорт – ту игру, в которую я играю с четырех лет и которую так глубоко люблю. Я знаю, что меня ждут последствия, а мне не хотелось бы вот так заканчивать свою карьеру, поэтому я искренне надеюсь, что мне позволят и дальше играть в эту игру. Многие из вас собрались здесь в ожидании того, что я сообщу о дате своего ухода из профессионального тенниса. Но если я когда-нибудь решу сообщить вам об этом, то это случится не в гостинице в центре Лос-Анджелеса с таким ужасным ковром на полу.

Выходя из комнаты, я почувствовала колоссальное напряжение. Мне нечего было скрывать раньше, и мне нечего было скрывать теперь. Я хотела, чтобы мои друзья, болельщики и даже враги точно знали, что произошло, потому что это была неумышленная ошибка и я верила, что они увидят и поймут это.

Я ошиблась. Во многом. То есть я хочу сказать, что, конечно, некоторые люди встали на мою защиту, или, по крайней мере, сказали: давайте не будем торопить события. Давайте подождем и посмотрим. А вот газеты реально набросились на меня, называли меня обманщицей и лгуньей и сравнивали с известными спортсменами-мошенниками. После двух циклов новостных передач все, чего я когда-либо достигла, было опозорено. Мое собственное я, все, во что я верила и за что боролась, было как будто нарочно уничтожено. Какое значение имеет оправдание в конце, если в процессе дознания вас практически уничтожили? Наверное, именно это имеют в виду люди, когда говорят, что сам суд – это уже и есть наказание. Хуже всего то, что это фальшивое обвинение заставило меня усомниться в окружающем меня мире и в людях, находящихся рядом. До этого момента меня не очень интересовало, что обо мне говорят. Мне это было до лампочки. Я буду делать свое дело, буду много работать и играть в свою игру, рассуждала я, а все остальное приложится. Собака лает – караван идет. Но пожар, который разгорелся после пресс-конференции, заставил меня усомниться в этом. Как будто у меня в голове поселился червяк, чтобы вечно трахать мой мозг. Такого я еще никогда не испытывала. Неожиданно я стала замечать, что на кого бы я не смотрела, первое, о чем я думаю: «А они знают? Они верят в это? Они считают меня мошенницей? Думают ли они, что я лгунья?» Впервые в жизни меня стало волновать, что люди думают обо мне.

Настоящий удар последовал через несколько часов после пресс-конференции. Я сидела в кухне в Манхэттен-Бич и разговаривала с мамой, которая готовила обед. Зазвонил телефон. Это был Макс. Говорил он замогильным голосом. Только что он общался с «Найк». Не углубляясь в детали, он сказал только:

– Беседа вышла не очень хорошей, Мария (каждый раз, когда Макс называет меня по имени, это значит, что что-то произошло).

Через два часа после этого «Найк» выпустил сообщение, которое оказалось очень жестоким. В нем говорилось обо мне, о доверии, о ролевых моделях и о том, что они очень разочарованы. А еще о том, что они временно отстраняют меня от сотрудничества, чего я сначала не совсем поняла. Они были моими спонсорами, значит, они или рвут со мной, или нет. В моем контракте не было такого понятия, как временное отстранение. Это что, была попытка неких не чистых на руку бизнесменов и некоторых так называемых друзей откреститься от меня, чтобы прикрыть свою задницу и выйти чистыми из воды? Только оказавшись по горло в яме с дерьмом, ты начинаешь понимать, кто твои настоящие друзья, а кто просто знакомые. Хотят бежать, пусть бегут, говорила я себе. Люби тех, кто остаётся. В этом заключался положительный момент всего этого кошмара.