Читать книгу "Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача - Феликс Керстен"

– А сейчас стало ли обращение Германии с Эстонией более разумным? – спросил я.

– Издаются приказы – и каждый суровее, чем предыдущий. Приказы отдает министерство по делам востока, а рейхскомиссар передает их дальше. На следующий день они становятся еще жестче, а на третий день отменяются. Глава СС и полиции в Ревеле принимает совершенно произвольные меры, которые отменяются рейхскомиссаром, если я достаточно настойчиво жалуюсь. Две недели спустя Гиммлер оглашает их в еще более жесткой форме. Теперь эстонцы говорят: «Немцы ничем не лучше русских».

Хохвальд

11 сентября 1944 года

Гиммлер сегодня чувствовал себя лучше и прочел мне лекцию о богатстве и морали. Богатство – величайшее из всех зол; живя в комфорте, люди становятся ленивыми, жадными и трусливыми. Дух героизма живет не в домах богатых, а в домах бедных. Именно поэтому он рад, что родился бедным и имущества у него немного. У него есть единственное стремление: умереть бедным. История никогда не скажет о нем, что он обогатился за счет благ нашего мира. Пользоваться своим положением для обогащения – величайший позор.

– Я восхищаюсь тем, как в Средние века поступали с ворами – им отрубали руки.

Я ответил со смехом:

– В наши дни рук бы лишилось очень много людей.

– А почему бы нет? – сказал Гиммлер. – После войны я намерен сделать все, что в моих силах, для восстановления немецких стандартов чести. Я допускаю, что нравственность ухудшилась в результате войны, однако везде наблюдается одно и то же.

Затем я напомнил Гиммлеру, что Литцманн уже не первый день дожидается у него приема.

– Это верно, – согласился Гиммлер. – Я немедленно приму его. Положение в Эстонии очень тяжелое; русские стремительно наступают на Ревель.

Гиммлер принял Литцманна в одиннадцать часов. Со мной Литцманн расстался с такими словами:

– Рейхсфюрер предоставил в мое распоряжение специальный самолет, и я немедленно лечу в Ревель. Русские уже на окраине города. Гиммлер приказал мне мобилизовать всех, кого можно – мужчин, женщин и детей, – чтобы сдерживать натиск русских, пока не прибудет немецкое подкрепление. Я могу вздохнуть с облегчением: фюрер не бросит Эстонию на произвол судьбы. Кроме того, рейхсфюрер подарил мне автомат новейшей системы – он рассчитан на тысячу патронов. Боюсь, что прибуду слишком поздно. Удачи вам! Может быть, нам доведется встретиться снова. Разумеется, я отправлюсь на фронт и буду сражаться как простой солдат. Эстонцы никогда не смогут сказать, что Литцманн был трусом.

Литцманн вылетел с Растенбургского аэродрома без четверти три.

XXXIV

Скандинавская спасательная кампания 1944 года и освобождение голландских заключенных

Осенью 1943 года у меня состоялось несколько разговоров с шведским министром иностранных дел Гюнтером. Мы в самых общих чертах разработали план по освобождению норвежцев и датчан, оказавшихся в немецком заключении. Мои визиты к Гюнтеру совершались в глубочайшей тайне. Я указывал, что самое худшее из стоявших перед нами препятствий – невозможность рассчитывать на то, что немецкая полиция прекратит преследования, так как это может быть истолковано как признак слабости.

Снова в Стокгольм я вернулся в апреле 1944 года. Гюнтер всегда проявлял глубочайший интерес к судьбе скандинавских соседей Швеции и сделал ее целью своей политики; я сообщил ему про все проведенные мной приготовления к началу шведской спасательной кампании. Геббельс и Кальтенбруннер, а также Риббентроп были настроены против нее. С другой стороны, имелись признаки того, что Гиммлер готов уступить. Я сказал ему, что Гюнтер наделил меня соответствующими полномочиями, и у меня сложилось впечатление, что Гиммлер решил остановить кровопролитие, так как его и без того было слишком много.

Согласно первому этапу разработанного Гюнтером плана по освобождению скандинавов, следовало освободить норвежцев и датчан из немецких концлагерей. Далее при возможности надлежало отправить их в Швецию, которая брала на себя обязательство интернировать их до конца войны. Если это окажется невозможно организовать, Швеция была готова построить соответствующим образом устроенные лагеря, в которых узники содержались бы до конца войны под надзором шведской полиции. Швеция также дала бы гарантию, что они до этого момента не вернутся в Норвегию и Данию. Преимущество этого плана заключалось в том, что заключенных увезли бы из мест, где они подвергались опасности бомбардировки, а в Швеции им можно было обеспечить одежду и приличный уход; кроме того, их разум освободился бы от крайне тягостного чувства потери свободы.

Гюнтер сказал, что, хотя его личные симпатии лежат на стороне бойцов Сопротивления, он вполне понимает, что национал-социалистическая Германия постарается предотвратить, чтобы ее враги вернулись в ряды Сопротивления. Если ни одно из шведских предложений не окажется приемлемым для Гиммлера, следует по крайней мере добиться, чтобы скандинавские заключенные были перевезены в ту часть Германии, где они могли бы не опасаться бомбежек. После этого Швеция готова кормить их и примет меры к охране их здоровья. Лучше всего сделать это под эгидой Шведского Красного Креста. Летом 1944 года я вернулся в Германию, имея полномочия обсуждать эти вопросы с Гиммлером.

После длительных переговоров Гиммлер отверг первые два набора предложений, но сказал, что более расположен рассмотреть третье предложение и что в его рамках при необходимости, возможно, даже удастся уговорить Гитлера, представив вопрос с точки зрения интересов германских народов.

Я лично передал этот ответ Гюнтеру в сентябре 1994 года. Шведский министр иностранных дел в начале ноября того же года говорил со мной о возможности оказать помощь норвежским студентам и датским полисменам, а также большому количеству норвежских и датских детей и женщин, оказавшихся в немецких концлагерях. Гюнтер попросил меня четко дать понять Гиммлеру, что Швеция готова забрать этих людей и интернировать их до конца войны. Я сообщил Гюнтеру о своих связях с бароном Нагелем и об усилиях, которые предпринимал в пользу голландцев.

– Мы с готовностью возьмем на себя ответственность за всех, кого вы освободите, – ответил он.

28 ноября я улетел в Германию и два дня спустя встретился с Гиммлером в его штаб-квартире. Проводя сеанс лечения, я сообщил ему обо всех этих вопросах, но поначалу наткнулся на сопротивление. После длительных переговоров, продолжавшихся более семнадцати дней, мне удалось убедить Гиммлера в качестве первого шага освободить 50 норвежских студентов и столько же датских полисменов. Я получил заверения, что позже появится возможность освободить большое число норвежских и датских детей и женщин при условии, что мировая пресса не будет интерпретировать предыдущие освобождения как признак немецкой слабости. Общее число людей, подлежащих освобождению, следовало обсудить во время дальнейших переговоров.

В тот раз Гиммлер подчеркивал, что немецкие железные дороги не смогут предоставить вагоны для этих людей из-за отсутствия свободного подвижного состава. Я попросил самого Гиммлера найти транспорт для людей, которых освобождают в первую очередь, чтобы дать им возможность провести Рождество со своими семьями. Гиммлер обещал сделать указание Кальтенбруннеру на этот счет.