Читать книгу "Соль. Судьба первородной - Марина Александрова"

— Пора вспомнить о былом величии, — высокопарно произнесла я, искоса посмотрев на Терезу. — Хорошо сказала, учитывая момент, да? Но вся трагедия в том, что действительно пора вставать с колен, и кто бы знал, как страшно мне это сделать. А еще, ты знаешь, что страшнее всего, но о чем мне совсем нельзя вспоминать сейчас?

Конечно, Тереза ничего не ответила. Я наклонилась к ней и совсем тихо сказала, словно бы делясь секретом, но на самом деле мне просто было страшно услышать собственный голос и те слова, которые я скажу и, не дай Двуликий, неосторожно в них поверю.

— То, что Он может быть жив… — И от этих слов сердце мое против воли сжалось в груди, пропуская удар.

Мы пробыли на крыше еще около часа, прежде чем стало ощутимо прохладнее, и я решила, что вкупе ко всем бедам Терезе не хватало только еще и бронхита. Все это время мы говорили с ней, по ходу дела я пыталась немного привести ее энергообмен в порядок. Так сразу начинать заживление «артерий» было нельзя, она была слишком слаба.

Киран Арт Соррен. Имя, дарованное ему королем светлой Эйлирии, его отцом и наставником за долгие столетия до рождения проклятой империи аланитов, еще тогда, когда никто и представить себе не мог, что у наследного принца откроется Дар Первородного целителя. Дар, который перечеркнет сам факт того, что однажды ему будет суждено вступить на престол. В день, когда на груди маленького мальчика, над самым сердцем, расцвел алый цветок Двуликого, это стало понятно и самому королю. Его Киран никогда не взойдет на престол, никогда не примет бразды правления у своего отца. Для него Двуликий приготовил совсем другой путь и иной исход.

Стоило бы понять это раньше, еще тогда, когда у смуглокожего короля и королевы родился совершенно белокожий малыш. Вместо черных жестких волос, как у родителей, у ребенка были тяжелые кудри цвета меди и крови, что казались совершенно красными в солнечных лучах. Его глаза совсем не походили на карие родительские. Они, казалось, впитали в себя цвет весенней травы. С возрастом отличия от собственных отца и матери лишь усиливались. Киран рос высоким, крепким и совершенно не походил на своего низкорослого и полноватого отца. Но, несмотря на то что теперь король знал, что его сын — жрец Двуликого, он не спешил отдавать мальчика на обучение в школу к другим детям. Киран осваивал программу дома. Как и многие другие дисциплины, которые не преподавались никому из его собратьев и были больше предназначены для будущего правителя. Когда же мальчику исполнилось шестнадцать, пришло время подчиниться судьбе, король признал это, учитывая то, что у него родился наследник и он теперь мог передать ему трон… трон, которому суждено было исчезнуть в самые ближайшие годы.

Киран уходил из дворца, ни о чем не жалея. В нем жила искра Двуликого, которая помогала ему понимать несколько больше, чем другим людям. Она же заставляла ценить совсем другие вещи, нежели деньги, власть, положение в обществе. Все это душило его. И в день, когда его собратья получали аттестат об окончании школы и готовились к переходу на новую ступень обучения, ему было суждено наконец-то вступить с ними на одну тропу. Он не боялся быть изгоем. Не переживал, что его не примут. Все эти годы он тяготился от того, что не может быть рядом с ними. Так, будто бы его душа была кусочком чего-то большего, целого и она все это время стремилась примкнуть к этому «чему-то». Не зная их, он скучал. Так тоскуют по дому. Так тянутся к родным, с которыми давно не виделись.

В этот день он впервые покинул дворец один. Единственный, кто его сопровождал, был верный конь, с которым он не расставался с десяти лет. Стоило ему въехать на территорию школы и, спешившись, оказаться на дорожке, что вела под крышу здания, как где-то за стенами школы послышались спешные шаги. Они могли принадлежать лишь человеку, который куда-то очень сильно торопился, а следом он увидел, как из распахнутых дверей на залитый солнечным светом двор выбегает самая нелепая и странная девочка, что он когда-либо видел в своей жизни. Нелепая, потому что ее серое платье было ей сильно коротко. По вороту косо пришита белая тряпка с вышитыми на ней крупными цветочками. Непослушные черные длинные волосы собраны в две небрежные косы. И лишь невероятные глаза цвета моря, что как-то по-особенному сияли при свете солнца, не давали ему и шанса рассматривать ее наряд и дальше, приковав его внимание к себе. Девочка широко улыбнулась, точно встретила кого-то родного и давно знакомого. Так ему не улыбалась даже мать.

— Айр! — неожиданно она повернулась к нему спиной и звонко закричала. — Он пришел, Айр! — а после так же резко повернулась лицом и, бегом пересекая двор, устремилась к нему. Уже когда между ними было расстояниене больше вытянутой руки, он мимолетно подумал, что вот сейчас она остановится, чтобы поздороваться с ним, но вместо этого девочка, не сбавляя скорости, буквально врезалась в него на полном ходу, заключая его в объятия, хотя ростом она доходила ему лишь до середины груди. — Ты как раз вовремя! Мы уж думали — не успеешь, — совершенно панибратски попеняла она ему, тогда как Кир, растерявшись, просто боялся пошевелиться, нелепо расставив руки в стороны.

Когда он полюбил ее? Вопрос, который порой возникал в его голове и на который никогда не находилась в ответ конкретная дата. Иногда ему казалось, что он любил ее всегда. С самого своего рождения, будто бы точно зная, что где-то есть она. Его любовь, его мечта, продолжение его души. Но так он думал уже позже, когда повзрослел, когда наконец сумел подобрать слова, чтобы рассказать о своих чувствах, когда закончилась их совершенно детская война. Как оказалось, его женщина умела ломать людей не хуже, чем заправский палач, правда, методы были иными, но получала она всегда то, что хотела. Их знакомство, начавшееся на столь светлой ноте, точно так же быстро переросло в противостояние двух характеров. И он никогда в жизни не был так рад своему поражению… хотя проигрыш был скорее совместным, да и разве можно это так назвать, если в итоге он получил гораздо больше, чем смел мечтать.

Говорят, что с годами, проведенными вместе с одной женщиной, страсть утихает. Так говорят. Он слышал об этом. Но всякий раз, когда его губы находили ее, руки касались бархатистой кожи, он ощущал, будто под кончиками его пальцев пробегают крошечные электрические разряды, будоража в нем, кровь и пробуждая желание. В день, когда он смог назвать ее своей, ему на миг показалось, что на небе зажглось вечное солнце, что убережет их от любых невзгод. Казалось, что этот океан счастья никогда не иссякнет, и день, когда родился их общий сын, стал самым счастливым в их жизни… Тогда ни он, ни она не знали, что любовь способна причинить боль. Любовь к ребенку, который не унаследовал способностей родителей и родился обычным человеком. Разве можно принять подобное? Разве мог он смириться с подобным? Его Соль никогда не плакала, не раскрывала мысли, которые не покидали их обоих. Рано или поздно им придется расстаться с тем дорогим и бесценным, что зажглось в свете их любви. Вместо этого они вместе с теми, кто был их семьей, основали первый храм Двуликого Бога, место, где родилась мечта. Мечта о том, что они сумеют найти способ, чтобы отсечь часть своей искры и отдать тому, потерять которого было бы выше их сил. Долгие годы исследований, разработок, экспериментов. Каждый из них вел свое направление и развивал свою теорию. Но время неумолимо двигалось вперед, их сын был замечательным мальчиком, но в день, когда Киран однажды взглянул в зеркало из-за его плеча и увидел, что выглядит младше собственного сына… Это воспоминание, картинка, не отпускало его еще долгие годы. Тогда он впервые признался самому себе, что ничего не сможет с этим поделать. Просто не сможет. Все, на что хватит их с Соль сил, — это помочь ему прожить полноценную жизнь без бремени болезней. Быть рядом и запоминать каждый миг их жизни, радоваться успехам Дорина как своим собственным, а потом… Он не знал, что будет потом. Как и не знал того, как смогут они это пережить.