Читать книгу "Берлинское кольцо - Леонид Николаев"

Полковник колебался. В конце концов, какое ему дело до этой беспутной немки, до этих министров! Крысы, окопавшиеся на Ноенбургерштрассе! Они еще пытаются изобразить благородство, отстаивать свое право повелевать другими. Но Хаит, злой и безжалостный Хаит, он смотрел на фужер полковника и упрямо ждал.

– Уж если принимать смерть от руки госпожи, то лучше это сделать мне самому, – без тени шутливости ответил Арипов и отставил бокал.

– Нет, нет… Я слишком люблю тебя! – завопил министр здравоохранения. – Живи, ты нужен великому Турану, нужен нашему фюреру…

Он притянул ладонь Рут к своим губам и поцеловал. Поцеловал, громко чмокая и оставляя следы больших зубов на ее пухлой руке.

Рут вскрикнула от боли:

– Ой! Он съест меня!

– Собака! – прошипел Хаит и занес кулак над головой министра. Кулак коснулся бы маслянистых волос, липнувших к вискам и лбу шефа здравоохранения. Обязательно коснулся – вице-президент никогда не останавливался на полпути, это хорошо знали работники комитета. Но на сей раз собранные в тяжелый ком пальцы не достигли цели.

В дверь постучали. Робко, но явственно. Купе мгновенно стихло. Створка со скучным визгом отошла, и в просвет просунулась лысая голоса проводника.

– Фрау! – прогнусавил он. – Простите, вас ждет муж…

– Что? – не поняла Рут. Слишком неожиданным и нелепым было сообщение. – Какой муж?

– Ваш муж, – уныло повторил проводник. – Он сидит в купе.

Все поразились не меньше «шахини». Вали Каюмхан остался в Берлине и должен был выехать другим поездом – не известным никому поездом, – так условились в целях безопасности. И вот президент оказался рядом, в вагоне сотрудников комитета. Невероятно!

Недоумение, что откровенно рисовалось на лицах пассажиров, оскорбило проводника, – ему вроде бы не верили. И он, просунувшись в купе, сказал уже обидчиво:

– Ваш супруг сел в Дрездене… Извините.

Дверь с прежним скучным визгом въехала в паз и заслонила физиономию проводника.

– Вилли здесь? – перестав улыбаться, спросила Рут. Просто так спросила, ни к кому не обращаясь. – Здесь?

И вдруг вскочила с дивана и шагнула к выходу:

– Боже! Что это значит…

Никто не ответил ей. А когда Рут выскочила в проход, все пугливо уставились на дверь, словно на ней можно было прочесть тайну.

– Какой риск! – шепотом произнес министр пропаганды.

– Ха, риск! Кому нужен президент ТНК? – шеф эскулапов был явно недоволен внезапно наступившим финалом весело начавшейся игры с госпожой президентшей. О кулаке военного министра он уже забыл.

– Кому нужен? – возмутился министр пропаганды. – Или ты забыл выстрел в Потсдаме?

– Случайная пуля!

– Болван! – Хаит выразил наконец таившуюся весь вечер злобу против нагловатого шефа эскулапов. – Твой глупый язык давно пора укоротить. И боюсь, что это произойдет скоро. Во всяком случае, с моей помощью…

– Братья, – остановил вновь вспыхнувшую ссору полковник. – Не надо… Давайте лучше пить. Только пить… Я беру свой отказ обратно. Где мой фужер?

Колеса неистово стучали на стыках рельс – поезд пролетал какую-то станцию или разъезд, – когда Рут откатила решительно дверь и шагнула в купе. Шагнула и замерла. В глаза ударил мрак, неожиданный мрак: она ясно помнила, что, уходя, оставила верхний плафон горевшим. Сейчас он не светил, задрапированное окно не пропускало ни одного лучика и купе казалось черной бездной. Она невольно потянулась к выключателю, щелкнула, но свет не появился.

– Вилли! – позвала она тихо мужа. – Почему темно?

В ответ прозвучало непонятное:

– Тсс…

Чья-то рука, наверное Каюмхана, прогнала дверь назад, и не только прогнала, повернула ручку замка, закрыла его.

Он скрывает себя, – догадалась Рут. – Это естественно. За ним следят… Чуточку успокоенная, она опустилась на диван слева, нащупала плед, брошенный ею, разгладила сборки.

– Зачем ты рискуешь? – заговорила Рут. – Здесь столько людей, и все знают тебя… Лучше было бы другим поездом…

Ей опять напомнили:

– Тсс…

– Хорошо, хорошо… Но нас никто не слышит!

Внезапно мелькнуло недоумение.

– Постой! Как ты попал сюда? Ведь мы уехали раньше. Следующий поезд идет через шесть часов… Или тебя подбросили в Дрезден на машине? Ну, объясни же!

Муж кашлянул. Очень тихо и как-то хрипло, совсем по-чужому.

– Ах! – вскрикнула Рут. – Кто здесь? – Она хотела кинуться к двери, но ее остановила чья-то рука, видимо, та рука, что закрыла замок.

– Ваш старый знакомый… – прозвучал голос в темноте.

Знакомый! Теперь она узнала этот голос. Осенний лес… Сосны… Второй километр перед поворотом на Потсдам…

– Вы?! Опять вы?

Темнота отозвалась новым покашливанием, а потом словами:

– Как чувствует себя муж? Не жалуется на сердце?

Ей не хотелось возвращаться к прошлому, да еще теперь, в этом вагоне, где она была хозяйкой, «шахиней» была! Стоит только крикнуть, и тотчас прибегут туркестанцы, полковник прибежит, они растерзают этого наглого человечка, разметут в пыль. Но она не крикнула. Не позвала туркестанцев, ничего ровным счетом не сделала для собственного спасения. Напротив, подавила в себе протест и почти через силу ответила. Очень холодно, будто губы ее окаменели:

– С сердцем у него ничего… а вот горло пошаливает по-прежнему…

– Ну вот, – уже веселее откликнулась темнота. – Теперь мы поняли друг друга.

– Вы поняли! – уточнила Руг. – Я играю в жмурки и даже не представляю себе, кто мой партнер.

– А это важно?

– Безусловно. Во всяком случае, любопытно.

– Немного терпения, фрау Хенкель… А теперь – к делу! Вы узнали что-нибудь о друзьях унтерштурм-фюрера?

– Друге, – внесла ясность Рут.

Темнота выразила недовольство. Она способна была проявлять эмоции.

– Три друга находились почти постоянно на втором километре, и вы должны были их видеть…

– Три?! – несколько разочарованно повторила «шахиня». – Он говорил об одном…

– Теперь и мы можем говорить об одном. Двух уже нет, – пояснила темнота. – Об одном по кличке «лай-лак», то есть аист…

– Аист? – удивилась Рут. Удивилась не кличке, а самому слову, сочетанию звуков, составляющих его, – они показались ей знакомыми. «Лайлак!». Кажется, Рут слышала что-то подобное. Возможно, даже здесь, в поезде. – Аист… Человек с кличкой «аист»…

– Он похож на аиста, если вы когда-либо видели эту птицу, – внесла темнота конкретность в характеристику.