Читать книгу "Париж в августе. Убитый Моцарт - Рене Фалле"

Уилфрид пил. Он повернулся к ней спиной и смотрел в черное окно. Тени двух собак мелькали на деревенской площади. Уилфрид, едва слышно спросил:

— Что вы любили в своей жизни?

Она колебалась с ответом.

— Что я любила?

— Да. Я все хочу понять, чего мы скоро лишимся? Вот вы — что у вас отнимут? Например, вы любили платья…

— Да, конечно. Мне нравились зеленый, черный цвета. Потому что я блондинка. Понимаете, я не была похожа на всех остальных женщин. В парикмахерских я любила подолгу сидеть под колпаком сушуара. Мне было жарко, горячий ветер оглушал меня. Я любила лилии…

Санитар прочел заголовок в газете, валявшейся на полу: «Катастрофа во Флориде», потом потер глаза. Времени было половина второго ночи.

— Что значит, если бы не я?

— Да, если бы не вы, полиция их уже нашла бы. Когда вы везли его на носилках в лифте, этот несчастный тип оказался с вами наедине. И он заговорил! Лучше было бы, если б он заговорил при мне.

— Он повторил два раза: «Я поскользнулся».

— Но вы мне это сказали только на следующий день.

— Если обращать внимание на все, что они говорят!

— Это и было доказательство! Доказательство того, что мадам и ее дружок невиноваты.

Санитар возмутился:

— Невиноваты? Они, эта парочка, развлекаются друг с другом в то время, как этот приятель морозит задницу в холодильнике, и вы называете их невиноватыми!

— Они спят вместе, но это же не преступление.

— Сразу видно, что вы не женаты, — буркнул санитар.

Врач улыбнулся:

— Заметьте, Маскарани, что в каком-то смысле вы правы. С точки зрения нравственности — они столкнули ее мужа. То есть, рано или поздно, они могли бы его столкнуть. И он хорошо сделал, что свернул себе, шею не прибегая ни к чьей помощи.

Санитар подобрал газету. На его взгляд, врач был слишком хитер. В комнату, недовольно ворча, вошла медсестра.

— Да что с ними со всеми случилось этой ночью? Кто жалуется на боль, кто хочет пить, кому подушка слишком большая, кому наоборот, и прочее, и прочее. Они отдают себе отчет, где находятся? Что же это за работа такая!

Врач, не вставая со стула, погладил ее по коленке.

— Успокойся, злючка.

На табло мигнула лампочка. Измученная медсестра всплеснула руками:

— Опять этот двенадцатый номер! Он способен всю ночь не давать никому покоя!

…В пору цветения лилий я украшала ими все комнаты. Еще я любила… Закуски, кьянти, утренние часы, когда ходят в пеньюарах, выглядывают с балконов на улицу, а там, внизу, жизнь течет без вас. А вы?

— А я любил своего сына.

Он вспотел от жары. Снял рубашку. Майка прилипла к телу. В висках стучало.

— А что еще вы любили, Кароль? Отвечайте. После каждого удара судьбы надо подводить итог прожитому.

Этот голос, исполненный отчаяния, поразил Кароль. Ей стало не по себе и она забормотала:

— Я любила… Я не знаю что еще…

— Покопайтесь в памяти, это важно.

— Я любила танцевать. Очень часто я танцевала одна, когда никого рядом не было. Из-за этого мне случалось сожалеть о своем замужестве. Если бы я была свободна, я могла бы танцевать каждый день, я уверена в этом. Еще я любила ходить в антикварные магазины. Я любила вещи, которые могли рассказать о своей жизни или поведать какую-нибудь историю. А вы?

— Я любил собак, рыбалку, свою работу, бары с приглушенным светом.

— Женщин.

— Да, и женщин. Особенно с красивым телом. Волнующий женский смех. Еще я любил красивые машины, они похожи на женщин. Я любил смеяться и точно так же любил грустить. Все это и было моим богатством.

Кароль грустно качала головой.

— И вот, благодаря Глаку, Божьей воле и Норберту, все, что мы любили, Кароль, выброшено, уничтожено. Завтра мы уже перестанем существовать. Сейчас два часа ночи. Через пять-шесть часов, когда день наберет силу, мы погрузимся в кромешную, бездонную ночь.

Он ходил по комнате из угла в угол.

— Я думаю: так ли уж необходимо стараться смириться со всем этим. Когда я выйду из тюрьмы, все, что я любил, станет мне безразлично. Если бы у меня хватило смелости…

— Пусть ее не хватает, — прошептала Кароль.

— Ну вот, вы уже смирились, — сказал он с презрением. — Я еще пока не умею вот так, сразу отказаться от всего. Начиная с завтрашнего дня, вы не будете уже больше красавицей, а я не буду больше мужчиной. Так вставайте же и посмотрите на себя вот в это зеркало, воспользуйтесь этой возможностью в последний раз! Потом все кончится! Пройдет!

Усилием воли он обуздал свое отчаяние, чтобы не пуститься в стоны и мольбы. Да и кого молить?

Он вышел в коридор. Соседняя дверь, скрипнув, приоткрылась, и Уилфрид заметил мерзкий любопытный нос Глака. Щель в двери так и осталась. Глак следил за своей жертвой. Если только он выйдет на улицу, Глак тут же поднимет на ноги весь дом. Уилфрид вернулся в комнату. Три часа. Через четыре или пять часов…

Кароль стояла перед зеркалом. Она даже не пошевелилась, когда Уилфрид вошел.

— Я вам говорил, Кароль, воспользуйтесь этим. Глак стережет нас. Он ждет полицию.

Правило пользования зеркалом. Нужно очень быстро повернуться вокруг себя, чтобы увидеть свой затылок. Это важно — увидеть его хоть раз. Именно сюда они ударят вас изо всей силы.

Кароль улыбнулась своему отражению. Улыбка вышла деланная, как у клоуна или у куклы. Уилфрид прав. Это лицо умерло. Прощай, мое лицо. Теперь оно будет принадлежать только номеру такому-то, пришитому на серую блузу. Несмотря на жару, голые руки Кароль покрылись гусиной кожей. Она не могла подавить в себе панический страх, сковавший ее разум. Действительность предстала перед ней в более ясном и жестоком виде, чем изображение человеческого тела с обнаженными мышцами в анатомическом атласе.

Она бросилась на кровать, пряча лицо в голубое покрывало. Мое лицо, мое красивое лицо. Уилфрид сел рядом на кровать и гладил ее по волосам. Его тяжелая рука теперь ласково касалась ее шеи. Даже голос его изменился:

— Все, что мы любили, Кароль, все. Это — наша последняя ночь. Последняя.

Она рывком перевернулась. Уилфрид пристально, не мигая, смотрел на нее, как никогда прежде.

— Последняя… — прошептал он.

Они уже даже не дышали и вглядывались друг в друга с такой напряженностью, что даже сердца почти перестали биться.

— Больше мы не будем заниматься любовью, Кароль. С завтрашнего дня вы не увидите ни одного мужчины, так же, как и я ни одной женщины. Наши губы будут прикасаться только к камням. Руки будут обнимать только воздух… Никогда больше…