Читать книгу "Злые куклы - Елена Юрская"

Жанна набрала в грудь побольше воздуха, на всякий случай оглядела пустынные улицы и рявкнула:

— Я жива!!! Я жива!!! Вы меня не убили!!! Отпустите Славика с работы!!! Он вам не нужен!!! Из него плохой киллер… А из меня — хороший. И еще — я согласна!!! Я сама хочу и прошу!!! Только пусть все это кончится!!! Вам слышно? — переводя дыхание, чуть тише спросила она.

— Ты чего орешь? — Тяжелая, жесткая рука опустилась на плечо. — Ты чего орешь, как дура деревенская! Жить надоело?

Жанна втянула голову в плечи и теснее прижала большую, пахнущую чужой слюной трубку к уху.

— Глебов, значит, я все-таки не успела? Но может быть, ты отменишь приказ? А? Тут мы вместе, рядышком… — быстро зашептала она. — Пожалуйста… Скажи, что я должна жить…

— Стрелять так стрелять, сказал киллер и отказался от покупки сигарет. — Рука в перчатке мягко опустилась на рычаг. — Поздно, приехали, детка… Потому что везет-то только дурам, а умным приходится расплачиваться…

— Не надо, — не поворачивая головы, попросила Жанна. — Я ничего никому не скажу…

— Правильно.

— Я ничего никому не скажу, — запричитала Жанна, каким-то краешком сознания удивляясь своему столь страстному желанию жить. Страстному и непобедимому. — Не надо…

— Поздно. — Руки мягко опустились на шею и ласково потрепали по тому месту, которое Жаннина мама называла загривком. — Поздно…

И Жанна согласилась. Потому что не видела смысла в том, чтобы в очередной раз сопротивляться обстоятельствам. Все тем же обстоятельствам. Она очень-очень устала.

Глава 17 ДЕТИ

Какая же она была раньше смешливая! Большой стакан семечек за двадцать копеек, черные от шелухи губы и радость. Полные штаны. Как говорил покойный Толик. Она могла смеяться часами, просто потому что ей было хорошо. Туда, к ним, она пришла вроде бы серьезной, потому что общество. Потому что они были совсем другие. «Дети богатых — нам не друзья», — говорил Дамир, отправляясь кататься на краденом мопеде. Но ей так хотелось быть рядом с Толиком, что все остальное не имело никакого смысла. Она сдерживалась, хмурила брови, важничала и даже хамила. Но когда возвращалась домой — трамваем и двумя троллейбусами, то сразу бежала за семечками, собирала своих соседок и смеялась, смеялась… Почти до рассвета, до работы… В больнице важничала тоже, но и врачи и психи были такими смешными, что едва хватало сил добежать до дома и насмеяться всласть.

Когда же она перестала смеяться? Когда? Это же надо! Кричать научилась, в драках поднаторела, а вот со смехом — распрощалась. Проданный смех? Может, она спала, а кто-то подобрался и украл? Ведьма какая-то или враги-конкуренты? Ведь Глебов говорил, что за ее улыбку можно продать Родину и что ее электорат именно на это и купится… Но улыбка не смех, а только маска полного благополучия. Так когда же?

Дамир и Кузя доползли до входной двери и постучали в нее изнутри. Да, физиономию охранника нужно было видеть. А как он бросился поднимать братца, как выхватил автомат, и, путаясь в шлейках, телефонах, оружии и болтающихся под ногами мужиках, упал на пол, и долгое время лежал вместе с ними… Почему же ей было так несмешно?

Напряженный затылок Дамира? Появление Кузи? Все это напоминало о смерти, которую она, Наталья Ивановна Амитова, часто видела во сне.

— Такси на сейчас, — рявкнула она в телефонную трубку.

— Адрес? — вежливо спросил девичий голос.

— Амитова, — сказала она, справедливо полагая, что фамилией в данном случае можно ограничиться. — На сейчас. И пусть минут десять подождет.

— Так зачем… на сейчас. И куда поедете?

— Дура, — сказал Наталья Ивановна и отключилась. Новенькая, наверное. Потому что все «старенькие» во всех телефонных службах знали госпожу Амитову. Никаких вопросов, никаких вздохов. Себе дороже.

Она подошла к белому шкафу, не шкафу — мечте всей юности. «Белая мебель «Людовик», ах, белая мебель «Людовик»! Ну что вы, она такая маркая. Как можно держать белую мебель? Тем более полированную. Нет, давайте вот эту польскую». А шкаф хоть и был белым, а ухода особого не требовал. Тем более, что с семечками было покончено, а животных Наташа не держала. Зачем в доме? Сдохнет без природы. Нехорошо это. Животных надо или для дела, или пусть в лесу сидят. Шкафы не портят. Белые. Она подошла и остановилась. Десять костюмов этого сезона. Десять прошлого. На антресолях пылится ангорка — выбросить жалко, носить стыдно. Полный гардероб — и кожа, и меха, и джерси, и шапочки-тапочки, а обувь… О боже, ради всего этого можно было повоевать, потерпеть.

Знала ли Жанна о том, что знала она? И знала ли, что Наташа тоже знает? От этого зависит номер, под которым каждая из них уйдет из жизни. «На первый-второй рассчитайся…» Но если Жанна не знала, то она может остаться. Остаться вместе с Наташиными костюмами, Глебовым и кучей никому не нужных детей. Но знает ли Жанна, и если да, то зачем ей жить?

— Такси заказывали? — осторожно спросили из тренькнувшей трубки.

— Дура, — снова рявкнула Амитова. — Пошла ты…

Голова — не самый сильный инструмент. Если бы Дамир не выбился в люди, то это было бы незаметно. А так — приходится все время скрываться и притворяться. Хотя… Все, кажется, и так знают, что Наталья Ивановна — не «мозг», скорее… Сейчас это называется «хороший хозяйственник». Не надо быть семи пядей во лбу. Медицина сейчас не для таких. С лекарствами всякий дурак лечить умеет. А вот их достать… Да, голова — слабое место. Но она не стыдится этого. Не стыдится! Наташа ударила ребром ладони по дверце шкафа и взяла первый попавшийся костюм — белый, брючный, демисезонный. От Версаче. Странное дело, Версаче убили, а дело его живет. Прямо как у Ленина. Что останется, когда убьют Наталью? Кого Дамир поставит на ее место, и сможет ли этот пень так крутиться, так ночами не спать, так, как она… Что?

Но дура дурой, а ведь получилось, что она одна все поняла. То есть не поняла, а так — собрала по кусочкам да забросила на мозговые полки. Только — не разобралась. И успеет ли теперь? И надо ли? Вот что теперь важнее — спастись или понять? Дурак один, профессор, которого она вычистила, всегда говорил: «Поймем причину, спасем больного». Ага, это хорошая формула для Брежнева и его застойного простатита. Сейчас-то чего из себя Парацельса строить? Понять, почему Вася прострелил пузо Пете? А тем временем Петя истечет кровью и отдаст концы. Только милиции радость. А жизнь человеческая — так, побоку. Пусть Петя с пулей в животе, а мы пока разберемся в росте преступности. Не по дороге ей было с этим профессором. Кто бы спорил, но не с ней.

А вот теперь по его вышло. Над кем посмеешься, тому и послужишь. Получается, если не понять, то все… Пишите письма, заворачивайте Наталью в ковер и бегом на кладбище. Нет, она не согласна так. Она бы по-христиански хотела, чтобы со словами, с поминками, с митингом в центре города. Только попробуй Дамиру с его татарским самосознанием об этом сказать. Заикнуться попробуй… Вообще выбросит на улицу, как собаку. Через крематорий. И пропадет вся красота…