Читать книгу "Дом духов - Кристофер Дж. Мур"

– Токсикоманы устроили пожар. Беда от этих мальчишек. Нанюхаются, потом играют со спичками… Это для меня очень плохо, – сказала она. – Но вы не волнуйтесь, я открою бар через четыре недели. Это точно.

Объяснение продуманное, решил Кальвино. Свалить вину на токсикоманов из Клонг Той. Выглядит вполне правдоподобно, подумал он.

Винсент несколько раз попытался – не слишком настойчиво – пробраться сквозь кордон полицейских и пожарных, но каждый раз его оттесняли назад. Надежды не было никакой, он понял это при виде потрескивающих внутри языков пламени. Никто там не мог выжить. Огонь плясал в глазах инь, которые провели вечер, исполняя танец на коленях за выпивку. Пожар был событием, неожиданным и неизвестным, и создавал атмосферу настоящего приключения. Глядя на пламя, Кальвино думал о «Стене», о Бунме, о катои и о доме духов, куда Вичай отнес мешочек с героином. Он вспомнил свой последний взгляд на Вичая в нише. Тот трясся от страха, но надеялся, потому что Кальвино обещал вернуться за ним. Он вспомнил, как Тик отбросила ногой револьвер. Вспомнил Бена Хоудли, сующего палец в дырку на месте уха чучела циветты. Раскаленной жар пламени поглотил все, уничтожил и превратил в пепел, словно всего того, о чем помнил Винсент, никогда не существовало.

Несколько часов спустя, после того, как пожар потушили, но тонкие струйки дыма еще вырывались из выгоревшего помещения, Кальвино вошел внутрь и обошел то, что осталось. Обугленное тело мальчика нашли в комнате наверху. Винсент стоял рядом с Праттом, который приехал в гражданской одежде, когда тело, пахнущее сгоревшей плотью и дымом, проносили мимо. Лицо его узнать было невозможно, но Кальвино знал, кто это, и полковник знал, почему это случилось.

– Чанчай сворачивает операцию, – сказал Пратт. – Он испуган, и мы его ищем. Мы хотим, чтобы он подтвердил то, о чем мы уже подозреваем.

– Твой друг из управления, который является его партнером, – сказал Кальвино, делая упор на слове «партнер». Он в упор смотрел на Пратта, думая о том, как трудно ему было показаться на глаза всем остальным сотрудникам управления в гражданской одежде. – Он тебя уволил, да?

Пратт улыбнулся и поддел носком туфли расплавленный комок, который, Кальвино был уверен, представлял собой все, что осталось от чучела циветты из бара «Африканская Королева».

Глава 18

Решающее очко

Вдалеке жалобно завывал тенор-саксофон. Мелодия «Ист-Ривер-драйв» плыла сквозь жаркую, темную ночь подобно реквиему. Такси остановилось у высоких железных ворот с кольцами колючей проволоки наверху. Внутри находился огороженный участок, где жил Пратт. Дом стоял в глубине переулка, отходящего от Сой Джусмаг, улицы с большими домами-крепостями для американских военнослужащих. Слуги полковника знали Кальвино и звали его «кхан Уини». Винсент расплатился с таксистом и подошел к охраннику, спящему на стуле с жесткой спинкой, натянув пластиковый козырек шапки на глаза. Сыщик кашлянул. Никакой реакции. Тогда он протянул руку и легонько потряс охранника за плечо. Тот подскочил, открыл глаза и поправил шапку.

– Кхан Уини, – произнес он. – Не говорите кхану Пратту. Я засыпаю, когда слышу музыку.

– Давно он играет?

Охранник склонил голову набок, послушал саксофон, взглянул на часы, потом зевнул и вытянул руки над головой.

– Почти два часа, – ответил он, отпирая ворота.

– Это всегда неприятности, – сказал Кальвино.

Охранник кивнул и закурил сигарету, которую достал из-за уха.

– Жена уехать. Дети уехать. Уехать в Чанг Май, – высказал он предположение. – Она уехать вчера ночью. Она тоже плакать. Дети плакать. Только Най не плакать, но у него очень болеть сердце.

– Он один? – спросил Винсент, сделал два шага внутрь двора и остановился, чтобы послушать саксофон.

– Он один, – ответил охранник, закрывая за ним ворота.

Подъездная аллея шла через пышный сад с громадными пальмами, шелестящими в ночи и отбрасывающими тени на газон. И сад, и дом вызывали потустороннее ощущение заброшенности; словно все, что было сказано, осталось здесь и повисло в воздухе. Ни детей, ни жены, ни слуг. После пожара в «Африканской Королеве» Пратт практически не произнес ни слова, отгородился стеной молчания. И эта стена так и осталась. Полковник сел в свою машину и поехал домой.

Кальвино чувствовал его страдание. Он почувствовал его снова, шагая по аллее во дворе Пратта. Может быть, это и есть самое лучшее определение дружбы: другой человек страдает от твоей боли, которую невозможно выразить словами, делает ее своей болью, делит это страдание с тобой, не испытывая потребности задавать вопросы и объяснять. Он остановился перед маленьким домом духов возле большой пальмы. Слуги полковника оставили подношение из фруктов и цветов. Винсент услышал голос Пратта, призвавший его из глубин памяти: «Читай Шекспира». Бангкок был обширной территорией, усеянной домами духов; это был мир духов, заселенный людьми, которые пришли отдать дань уважения этим невидимым силам и предложить дары в обмен на защиту. Бангкок был городом, где жизнь человека полна неопределенности, грубости и жестокости. Верующие искали помощи в любом месте, где могли ее получить, – и в этом мире, и в потустороннем.

* * *Он нашел Пратта, который сидел, наклонившись вперед, на плетеном стуле и играл на саксофоне. Шагнул с лужайки на длинную деревянную веранду. С одной стороны тянулся пруд с рыбками, подсвеченный подводными огнями. Большие золотые рыбки и китайские карпы медленно плавали в жаркой ночи. На веранде Кальвино встал у перил, глядя на россыпь звезд, усеявших ночное небо. Совсем как в прежние дни в Гринвич-Виллидж, когда Пратта охватывала тоска по дому и Винсент находил его сидящим в позе лотоса на полу комнаты играющим «Ист-Ривер-драйв». Иногда он играл часами. Кальвино ходил вокруг него, пил пиво и слушал, потом уходил из квартиры Пратта. Иногда они не обменивались ни единым словом; в этом не было необходимости. Для Винсента имело значение то, что он проявлял к другу учтивость и становился свидетелем чего-то очень личного – и давал ему понять, что он понимает. Когда демоны вырывались на поверхность жизни и пытались утащить свою жертву вниз, в пустоту, особое значение приобретал друг, который вытащит тебя обратно. Однажды Кальвино уже был таким другом.

Он подумал о жене Пратта, Манувади – ее имя сокращали до Мани. Она была из тех женщин, с которыми любой мужчина не расстался бы и на одну ночь. В стране, где красота была обычным явлением, Мани выделялась даже в переполненной комнате. Она была изысканной, забавной, жизнерадостной, ободряющей и сильной и непоколебимо верной Пратту. Кальвино никогда не видел ее сердитой и не слышал ее голоса, повышенного в гневе. Некоторые женщины наводят на мысль о таких духовных качествах, которые поднимают их над поверхностью земли. И Мани была одной из них. Как и Пратт, она вышла из привилегированного класса. Ее семья владела большим поместьем возле Чанг Май вместе с тысячью раи[29]рисовых полей. Она росла в семье с садовниками, служанками, шоферами, нянями, дедушками и бабушками, дядями, тетями, кузинами и кузенами, друзьями друзей, гостями из-за рубежа. Это было феодальное семейство, которое иногда разрасталось до ста человек. Мани была второй дочерью. У нее был старший брат и сестра. Каждого из детей отправили в университет за границу. Все они говорили на английском, французском, немецком и тайском языках. Ее мать еще говорила немного по-китайски. Кальвино научил мать Мани паре слов на идиш и на итальянском. Ее любимым словом было «мешуга», что на идише значит «ненормальный».