Читать книгу "На войне как на войне - Сергей Самаров"

Эта система маскировки была хороша тогда, когда ее разрабатывали, — в начале пятидесятых годов. А во времена нынешние для качественной маскировки лучше бы просто оставить одни санаторные корпуса, потому что любой подземный бункер легко определяется инфракрасной съемкой с военных спутников. Но приказа строить иначе не было. Потому и строят.

Армия всегда отличалась консерватизмом.

— Товарищ майор, — сказал один из сопровождающих Тане, — вы пока в машине подождите. Мы сейчас вернемся и вас до корпуса подвезем. Вам комнату уже подготовили.

Не дожидаясь ее ответа и ничего не сказав ей сам, хотя хорошо видел — она ждет моих обиженных слов, я шагнул на бетонную лестницу, надеясь где-то там, глубоко под землей, узнать, чем я так ценен для Службы, что из-за меня даже самолет «Л-200» зафрахтовали. А что самолет не принадлежит ГРУ — это я понял еще во время полета.

Сопровождающие заспешили за мной.

Бункер обычный. Я много подобных на своем веку видел. Они вообще бывают в нашей армии только двух типов: жилой и штабной. В жилом бункере есть одно громадное помещение-казарма для личного состава и в самом конце две комнатки. Одна для командира, вторая оружейная. Штабной бункер строится по принципу железнодорожного вагона — коридор и двери в кабинеты. Есть, правда, и бункеры для больших штабов. Там кабинеты располагаются по обе стороны коридора. В реабилитационном центре большой бункер без надобности.

Меня провели в стандартный, остановили растопыренной ладонью и постучали в неказистую дверь.

— Войдите, — раздался из кабинета незнакомый голос.

Признаться, я хотел бы встретиться с кем-то мне известным. И кому я сам буду достаточно известен. С кем-то, скажем, кто воевал рядом со мной. По возрасту и по времени пора бы им уже и в звания выйти. С таким человеком мне проще было бы найти общий язык.

— Товарищ полковник... — начал один из сопровождающих.

Полковник в гражданском, прерывая доклад, поднял ладонь тем же простым жестом, каким меня останавливали у его двери.

— Приехали?.. Хорошо. Вы свободны. Мы с Алексеем Викторовичем поговорим по душам, а потом я сам его в лечебный корпус отведу. Проверьте комнату, все ли готово.

— Есть! — рявкнул сопровождающий, щелкнул каблуками и, развернувшись строго, словно на тренировочном плацу, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Раньше, насколько я помню, в спецназе не умели так каблуками щелкать. У нас больше времени уходило на боевую подготовку, чем на строевую. Впрочем, времена на месте не стоят. Сейчас спецназ и на охране используется. Тоже новшество. Чего дальше ждать — ума не приложу.

Полковник смотрит на меня. Я откровенно и улыбчиво им любуюсь. С надеждой разрешить все же свою сакраментальную задачу — что же я есть такое? Хотелось бы, чтобы получился у нас разговор. Он моего возраста, стройный, подтянутый, спортивный, внешне доброжелательный. И вообще был бы красавец-мужчина, если бы не глубокий шрам через все лицо. Говорят, мужчину шрамы украшают. Трудно с таким утверждением согласиться, глядя на полковника.

— Садитесь, товарищ капитан.

— Я так давно в инвалидах хожу, что забыл уже про свое звание, — привычно начал было я ломать комедию. Приобретенное гражданское поведение плюс естественное в моем положении чувство противоречия.

— Перестаньте, — не сказал, а приказал полковник довольно жестко и бесцеремонно. — Такие, как вы, инвалиды могут всю страну на уши поставить. Уже, можно сказать, поставили. Не знаю уж, в скольких городах России розыскники различных структур ищут ваши следы... Садитесь. Я — полковник Мочилов. Для простоты общения можно называть меня Юрием Петровичем. У нас с вами интересный разговор будет. Хотелось бы, чтобы он получился долгим, но это зависит от вас...

Мочилов... Какая хорошая фамилия для киллера!

— А я думал, все от вас зависит... — удивился я, страиваясь на стандартном канцелярском стуле, произведенном деревообрабатывающей промышленностью лет сорок назад. Жестко, зато надежно — не рассыплется под тобой.

Оппонент смотрит на меня прямо. Я умею такие взгляды выдерживать не смущаясь.

— Что с вами происходит? — спросил он.

— Ничего особенного, Юрий Петрович, ничего особенного... Живу потихоньку, как все...

Он не обратил внимания на мои слова, словно не для него они были произнесены.

— Как угораздило вас киллером стать? Только без виляний — расскажите... Вспомните, что вы были боевым офицером. И расскажите прямо. Как в армии.

— Как в армии, товарищ полковник, не получится. Потому что я почти забыл, что это такое. Честно говоря, сегодня испытал приятные ностальгические чувства, когда вот этот бункер увидел. Вспомнить мне есть что. Но это мимолетное. А в целом жизнь моя уже иначе устроена. Без этих бункеров, без обращения по званию и без стойки «смирно». Кроме того, я давно отвык молча переносить манеру некоторых людей разговаривать со мной, как с мальчиком. Перерос я в себе самом уважение к армейской субординации.

И я посмотрел на него выразительно.

Полковник не дурак. Он понял. Как и с Таней, мы с ним тоже проходили одну психологическую школу. И умеем улавливать одинаковые вибрации. Но он не пожелал подстроиться под мой уровень мышления. Армия сидит в нем слишком прочно, и три большие звездочки на погонах, даже при том, что сейчас полковник в гражданском, заставляют плечи держать выше и шире — перед каким-то инвалидом-капитаном особенно. От начальственного тона избавиться и стать в одночасье интеллигентом дано не каждому, даже профессиональному военному разведчику. Для этого следует еще и характер иметь иной.

— Вас что, нужда заставила стать наемным убийцей?

— "Наемный убийца" — это звучит патетически. Не находите? Словно вы воспитываете меня...

— Именно это я и пытаюсь сделать.

— Напрасно. Я уже сам под влиянием внешних обстоятельств себя воспитал. И влился в сегодняшнюю жизнь полноценным членом социума. Заметьте, Юрий Петрович, это не трудно — в сегодняшнем нашем обществе киллер стал единицей более обычной, чем, скажем, был когда-то Герой Социалистического Труда, работяга с какого-то завода.

— Не философствуйте...

— Если мне нравится философствовать, я буду философствовать. И никто мне это не запретит. Потому что я — есмь я. Вот такой, какой есть. Обученный за счет государства высококвалифицированный убийца.

— Вы уверены, что не забываетесь? — Кажется, я начал понемногу ломать апломб полковника. Он занервничал, а это значит, что теряет в себе уверенность. Если так пойдет дальше, я его переиграю.

— Абсолютно. Я не вижу за вами морального права меня воспитывать. Да, я киллер. Ну и что?

Полковнику хотелось бы стукнуть кулаком по столу-я заметил это, но он не решился. Или просто понимает, что тогда разговора у нас не получится. А ему этот разговор, кажется, очень важен. Так же важен, как и мне самому.