Читать книгу "Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин"

«В июле мы не свергали большевиков, мы хотели одного — террористический акт мирового значения, протест на весь мир против удушения нашей Революции. Не мятеж, а полустихийная самозащита, вооруженное сопротивление при аресте. И только».

Троцкий вызвал из-под Москвы два латышских полка, верных большевикам, подтянул броневики и приказал обстрелять штаб отряда Попова из артиллерийских орудий. Через несколько часов левым социалистам-революционерам пришлось сложить оружие. К вечеру 7 июля мятеж был подавлен.

Дзержинский арестовал своего заместителя Вячеслава Александровича и приказал его расстрелять. Коллонтай пыталась за него вступиться. Но Дзержинский сказал, что Александровича уже расстреляли, как и еще двенадцать чекистов из отряда Попова.

«Провела бессонную ночь, — записала в дневнике Коллонтай. — Нет больше нашего Славушки. Ведь он безумно хотел своим выстрелом разбудить немецкий пролетариат от пассивности и развязать революцию в Германии… Под утро мы вышли на улицу. Светлая, бело-сизая ночь, любимая ночь в любимейшем городе, переходила в день, но Славушки уже нет и не будет. Милый мой Исаакиевский собор. Зеленый скверик. Пока пустынно. Скоро город заполнится спешащими по делам людьми. Кто и что для них Славушка? А ведь он жил и страдал за них!»

8 июля 1918 года на кремлевскую гауптвахту поместили тринадцать левых эсеров, среди них Спириднову. 17 июля Спиридонова писала, находясь в кремлевской тюрьме:

«Газеты читаю с отвращением. Сегодня меня взял безумный хохот. Я представила себе — как это они ловко устроили. Сами изобрели “заговор”. Сами ведут следствие и допрос. Сами свидетели, и сами назначают главных деятелей — и их расстреливают… Ведь хоть бы одного “заговорщика” убили, а то ведь невинных, невинных… Как их убедить, что заговора не было, свержения не было… Я начинаю думать, они убедили сами себя, и если раньше знали, что раздувают и муссируют слухи, теперь они верят сами, что заговор был. Они ведь маньяки. У них ведь правоэсеровские заговоры пеклись как блины».

13 августа Биценко, Измайлович и Колегаев попросили изменить Спиридоновой меру пресечения — перевести ее под домашний арест.

Все трое были известными людьми с немалыми революционными заслугами.

Член ЦК партии левых эсеров и член президиума ВЦИК Александра Адольфовна Измайлович была дочерью генерала. Она вступила в партию эсеров и вошла в летучий Боевой отряд Северной области. 14 января 1906 года участвовала в неудачном двойном покушении на минского губернатора Курлова и полицмейстера. Она сама стреляла в полицмейстера. Ее арестовали и избили. Суд приговорил Измайлович к смертной казни, которую заменили двадцатью годами каторги.

Один из организаторов партии левых эсеров Андрей Лукич Колегаев был наркомом земледелия в первом советском правительстве. После мятежа 6 июля он вышел из партии левых эсеров и продолжал работать с большевиками. Его приняли в РКП(б) и отправили на Южный фронт членом Реввоенсовета и председателем особой продовольственной комиссии.

Нарком юстиции Петр Стучка им отказал. Спиридонова осталась под стражей.

Убийцы немецкого посла Яков Блюмкин и Николай Андреев бежали на Украину, где левые эсеры тоже действовали активно. Блюмкин принял участие в неудачной попытке убить главу украинской державы гетмана Павла Петровича Скоропадского. Николай Андреев заболел на Украине сыпным тифом и умер.

Блюмкин весной девятнадцатого вернулся в Москву и пришел с повинной в ВЧК. На суде Яков Блюмкин объяснил, почему он убил Мирбаха:

— Я противник сепаратного мира с Германией и думаю, что мы обязаны сорвать этот постыдный для России мир… Но кроме общих и принципиальных побуждений на этот акт толкают меня и другие побуждения. Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняли евреев в германофильстве, а сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особое значение. Я как еврей и социалист взял на себя свершение акта, являющегося этим протестом.

Брестский мир был уже забыт, в Германии произошла революция, левые эсеры были подавлены, о графе Мирбахе никто не сожалел. 19 мая 1919 года президиум ВЦИК реабилитировал Блюмкина. Он служил на Южном фронте, учился в Военной академии и работал в секретариате наркома по военным и морским делам Троцкого.

В двадцать третьем его вернули в органы госбезопасности. На сей раз определили в иностранный отдел ОГПУ, то есть в разведку. Карьера у него была бурной. Его отправили в Монголию представителем ОГПУ и главным инструктором монгольской государственной внутренней охраны. Он не только учил монгольских чекистов, но пытался создать агентурную сеть в Тибете, Внутренней Монголии и других районах Китая. Явно незаурядный человек, он привлекал к себе внимание самых разных людей. У него было множество друзей в литературных кругах, среди работников Коминтерна, которые им искренне восхищались.

В сентябре двадцать восьмого года его отправили нелегальным резидентом в Константинополь. Вокруг его работы на Ближнем Востоке ходит множество слухов, рассказывают, что он будто бы создал на территории Палестины мощную агентурную сеть. Но резидентом внешней разведки Блюмкин пробыл меньше года. В Константинополе он тайно встретился с высланным из страны Троцким и согласился отвезти в Москву письма и повидать прежних сторонников бывшего председателя Реввоенсовета. Находясь за границей, он не понял сути происшедших в стране перемен. Для него Троцкий и его соратники были недавними руководителями партии, которые разошлись во мнениях с большинством, но не стали от этого врагами.

За свою наивность Блюмкин был жестоко наказан. Он не скрывал от близких людей факта своей беседы с Троцким. В том числе был откровенен с сотрудницей иностранного отдела ОГПУ Елизаветой Юльевной Горской. Но она была из тех женщин, для которых служба важнее любви. На следующий день она информировала начальство. Во время следующей встречи с Горской на улице возле Казанского вокзала Блюмкина арестовали. Он так и не понял, какое преступление совершил, говорил на последнем допросе, который проводили его вчерашние товарищи:

«Будучи членом левоэсеровской партии, одиннадцать лет назад я уже однажды в неизмеримо более активных и опасных для Советской Республики формах использовал аппарат ВЧК по приказанию своей партии. С тех пор я не словами, а делом исправлял ошибку своей политической юности».

Но времена наступили другие. Встреча с Троцким была признана преступлением, куда более опасным, чем убийство германского посла. Политбюро приняло решение:

«Первое. Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать изменническую антисоветскую работу Блюмкина.

Второе. Блюмкина расстрелять».

Июльский мятеж 1918 года имел трагические последствия. Социалисты-революционеры были изгнаны из политики и из государственного аппарата и уже не имели возможности влиять на судьбы страны. Российское крестьянство лишилось своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров посадили и уничтожили.