Читать книгу "Вокзал Виктория - Анна Берсенева"

– Чем же они лучше? – невесело усмехнулась Полина.

– Мальчики к войне рождаются, а девочки к миру. Как назовете?

– Не знаю.

– Ну, ложитесь на каталку. В палату поедете. А завтра утром и прокесарим.

Больничный коридор был похож на вокзал, выглядел таким же чужим и унылым. Ощущение вокзальной неприкаянности не оставляло Полину все время, пока санитар вез ее на каталке. И в палате оно не прошло, и ночью, когда она с трудом поднялась, чтобы сходить в туалет… Вся ее жизнь сделалась такой бесприютной, вот именно вокзальной, что никаких других аналогий ей в голову не приходило.

«Вокзал Виктория, – вдруг вспомнила она. – Если откуда-нибудь возвращаешься, то выходишь из поезда и идешь пешком, и через пятнадцать минут ты дома».

Это воспоминание пришло так некстати, что, стоя в туалете возле тусклого окна, Полина чуть не завыла, как бездомная собака. Но сразу вслед за этим воспоминанием пришло другое – взлетающая бровь, небесная ласточка…

«Викторией назову, – подумала она. – Решительное имя. Победное. Ему понравилось бы».

От этой мысли ей стало как-то спокойнее. Ощущение было непонятное – имя Виктория никакого спокойствия в себе не содержало. Но Полине показалось, что это неожиданно и беспричинно пришедшее ей в голову имя связывает ее с Робертом. Пусть призрачно связывает, но что теперь не призрачно в ее жизни? Только брови-ласточки в воспоминаниях.

О том, что врач не ошибся и у нее родилась дочь, Полина узнала от Неволина. Когда она пришла в себя после наркоза, он сидел у нее в палате. В отдельной палате, которую ей отвели в переполненном роддоме.

– Поздравляю с дочерью, – сказал Неволин, увидев, что Полина открыла глаза. – Как назвать?

– Виктория, – машинально ответила Полина.

Только потом она поняла, как странно прозвучал его вопрос. Не «как назовешь», а «как назвать», как будто само собой разумелось, что называть будет не она.

Уже в то утро все было решено. Но в то утро голова у нее соображала слабо. А Неволин был слишком взволнован, чтобы следить за своей речью.

Полина заметила его волнение и подумала было, что оно связано с событием, произошедшим в ее жизни. Но уже со следующей его фразой все переменилось. Жизнь ее переменилась – в очередной раз.

– Война, Полина, – сказал Неволин.

– Где? – не поняла она.

Война шла уже так давно, что стала для нее привычной.

– У нас. С Гитлером твоим война, – мрачно бросил он.

– Ты думай, что говоришь, – еле шевеля не отошедшим еще от наркоза языком, сказала Полина. – Он ваш, а не мой.

– Все равно теперь. Сегодня утром немцы перешли границу СССР. Минск бомбят.

Он говорил сурово, резко, как никогда прежде. И лицо его переменилось совершенно. Никогда Полина не видела на этом лице выражения такой сосредоточенности, целенаправленности и еще чего-то, для чего она не находила иного названия, кроме горестности.

И вдруг – от взгляда на переменившееся лицо Неволина, что ли? да нет, совсем от другого! – она почувствовала, что и у нее внутри поднимается что-то совсем новое, незнакомое.

Это была ярость – чувство такое ясное, что ошибиться в нем было невозможно.

«Да что же это такое? – задыхаясь от этой всевластной ярости, подумала она. – Что же он меня по свету гоняет?! Хватит! Пропади он пропадом, черт проклятый!»

Да, именно эти слова пришли ей в голову. Все, что составляло, как ей всегда казалось, ее взбалмошную, ветреную натуру, вдруг слетело, как ничего не значащая шелуха, а то, что осталось, что держалось в ней крепко, намертво – оказалось вот таким простым, простонародным, будто из сказок Пушкина выписанным: «Пропади он пропадом, черт проклятый!»

Гитлер, которого она видела вблизи лишь несколько раз, предстал в ее сознании отчетливо, как будто соткался из тьмы, и ярость, которую она испытала, неожиданно оказалась самой большой яростью, какую она вообще испытывала в жизни. Она вскипела в ней, эта ярость, поднялась, как волна. Это было так странно!.. Ничего подобного Полина не испытывала, когда Гитлер вошел в Польшу, да что там в Польшу, даже во Францию. Тогда ей было страшно, и только. А теперь вот…

– Что же мы будем делать? – спросила она.

– Ну, что? – пожал плечами Неволин. – Ты в себя сначала приди, оклемайся. Потом решим.

– А где ребенок?

Из-за ошеломляющего известия о войне она чуть не забыла о том, что произошло какой-нибудь час назад!

– С ним все в порядке, – ответил Неволин.

Полина насторожилась. Как-то слишком уж быстро он это проговорил.

– А ты откуда знаешь? – с подозрением спросила она.

– А почему мне не знать?

– Ты, может, вообще отцом здесь представился?

– Никем я не представился, – хмыкнул Неволин. – Кто б тут меня спрашивать стал.

От самодовольства, мелькнувшего в его голосе, Полине стало противно. Схлынула волна ярости, и сразу обнажился песок, и унылый мусор на этом песке обыденности обнажился тоже.

Наверное, выражение брезгливости проявилось на ее лице более явственно, чем она хотела.

– Отдыхай. – Неволин встал, коснулся ее плеча. Она дернула плечом, отстраняясь. – Тебе сейчас главное восстановиться. Все у тебя впереди, Полина.

И, не дожидаясь естественного вопроса, что же такое предстоит ей впереди, он вышел из палаты.

Полина осталась одна. Сознание ее еще плыло, к тому же боль внизу живота сделалась ощутимой. Слова Неволина о том, что все у нее впереди, казались ей зловещими, но сейчас она не находила в себе сил вдумываться в них. Даже на то, чтобы попросить, потребовать принести ей ребенка, сил у нее не было тоже.

«Их правда нет… – закрыв глаза, подумала она. – Нет сил, ушли. И откуда же мне их брать теперь? Не знаю».

Глава 14

«Как все-таки это глупо, отнять имя у города, чтобы отметить какого-то… Кто он такой вообще, этот Киров? Да не все ли равно!»

Вот уж это ей точно было все равно. Полина лишь мимолетно отметила, что название Вятка звучит гораздо красивее, чем Киров. Но существенным ей представлялось только одно: как долго придется здесь оставаться и подействует ли ее угроза. Она была настроена более чем решительно, и, кажется, Неволин это понял. Но вот сумел ли объяснить своему начальству… А может, никому он уже ничего объяснять не должен, потому что сам начальство и есть. Что ж, подождем, что будет дальше.

Полина вспомнила, как он смотрел на нее, стоящую у окна в вагонном тамбуре и лихорадочно бросающую ему в лицо:

– Убью, Неволин. Что тебя мне не жаль, уж поверь. И учти, себя мне не жаль тоже. Вы у меня все отняли, не только ребенка, хоть это ты понимаешь? Выжгли вы меня. Да, сама виновата, но какая теперь разница? Меня больше нет. Пустая оболочка. Избавиться от нее ничего мне не стоит. Еще раз тебя увижу – избавлюсь.