Читать книгу "История его слуги - Эдуард Лимонов"

Ей очень хотелось, чтобы я кончил, и проглотить потом соленую сперму русского слуги. Какое, право, удовольствие и невероятное унижение, чего она и искала. Или размазать сперму по своему прекрасному личику. А потом записать в своем тайном дневничке, хранящемся где-нибудь вдали от глаз папы и мамы, под ковром, как она проглотила целый «стакан спермы восточного варвара», — что-нибудь в этом духе, — «свежей спермы». Я руку даю на отсечение, что она потом записала этот эпизод…

Я не кончил от ее хуесосания, хотя мне было невероятно хорошо, и она была такая энтузиастка, что недостаток техники с лихвой окупался ее энтузиазмом. К тому же, от нее так чарующе пахло молодыми какими-то духами, ее оголенные руки и лицо смутно светились в темноте, что во всей этой сцене я стал находить даже что-то мистически-священное, стал представлять ее как бы религиозным ритуалом. Я боялся шире подумать о себе и о ней, чтобы не потерять эрекцию, я ее не потерял, но кончить я не мог. Кроме того, что я всегда трудно кончаю от хуесосания, я еще проглотил столько гашишного дыма, что оргазм был просто невозможен, и мы согласно приостановились, поняв это. Я взял ее за нежный подбородок рукой и погладил ей шею, хотел раздеть ее и положить, как вдруг она вскочила, сама взяла мою руку и сказала: «Пойдем!» Очень нагло и весело сказала, успокоилась, сучка, освоилась с тем, что совершает грех со слугой. Мы ощупью вышли в темный коридор и вошли в слабо освещенный черной (!) лампой элевейтор. Генри собственноручно заменил нормальную лампу дневного света черной, дети хотели иметь настоящую оргию. Юное чудовище вошло первым, я вошел за ней, придержав чуть-чуть тяжелую железную дверь (на четвертом этаже она всегда ужасно стучит), и мы поехали… Куда? Ну конечно, в бейсмент, куда же еще могла тащить меня эта маленькая блядь. В элевейторе я пытался заговорить с ней, я было открыл рот, начал фразу, хотел сказать ей, что весь вечер собирался к ней подойти, но после первого же звука «я…», она прикрыла мне рот ладошкой. Я покорился.

Мы вылезли в темноту и в духоту. Я знаю свой бейсмент прекрасно, и потому повлек ее в сторону матраса на ощупь, не включая света, но она, к моему удивлению уперлась и потащила меня в другую сторону. Слева от элевейтора существует дверь, ведущая в небольшой машинный зал нашего элевейтора, там за решеткой опасно крутятся зубчатые колеса, а пройдя мимо машинного зала, можно попасть в еще одну, самую отдаленную комнату, заваленную старой мебелью. Это там во время первой и последней ссоры с Гэтсби я скрывался от него и пил содовую воду.

Дитя втащило меня туда. В комнате было очень темно, но чуть-чуть все же пробивался свет ночи через подвальное затекшее грязью окно. Мы спотыкались о всевозможные предметы, сваленные на полу, доски, банки с краской, части кресел и стульев. Дама протащила меня к самому окну, там остановилась и задвигалась, бросив мою руку. Воняло старым деревом, чуть плесенью, немножко отдавало холодным грубым камнем — стены были сложены из камня, даже не из кирпича. Я наконец понял, что она делает: она раздевалась, она сняла трусики с себя, переступила через них, попрыгала на одной ноге, уцепившись за меня, и рукой стащила трусики, зацепившиеся за туфлю. Волнение, очевидно, вернулось к ней, нервно хихикая, она вдруг повернулась ко мне спиной, наклонилась, легла на что-то грудью, выпятила попку в мою сторону, и вдруг взмахнула подолом своего платья сзади, — получилось, что она его задрала — в темноте передо мной неожиданно обширно белела крупная девичья попка, а вниз спускались колоннами ее ножки.

Я несколько даже смутился от прыткости и нахальства, пока не вспомнил, что видел подобную сцену в каком-то порнографическом фильме. Правда, там не было бейсмента, и не было слуги, и героиня не сама так вот вдруг встала, а ее поставили. И я разглядел теперь, на что она облокотилась — на детский стульчик-столик, знаете, куда сажают младенца и закрывают его специальной доской, чтобы он не вывалился, а на доску ставят уже тарелку с едой. Так вот, она легла на столик грудкой, расплющивая ее на этом детском предмете, применив его неожиданно для своих нимфоманских целей. Браво!

Впрочем, я скорее иронически называю ее нимфоманкой, господа. Она была, несомненно, Искательница Приключений — сумасшедший и неукротимый дух, который иногда вселяется в женщину, и тогда держись окружающие! Не даст никому покоя еще лет сорок, нимфоманка по рождению и убеждениям, думал я, вставляя свой член в ее щелку. В довершение всего она была колючая, ее пипка, и бритая, а, можете себе представить? Она, наверное, только сегодня утром выбрила себя начисто.

Я показал ей, господа, все, что я мог, возбужденный ее чарующим бесстыдством. Надеюсь, она до сих пор считает, что со слугой куда интереснее ебаться, чем с представителями ее класса, если она что-то в этом понимает, ведь могло оказаться, что любопытства у нее больше, чем желания, что у нее куда более испорченное воображение, чем развитая сексуальность. Не знаю, если у нее не было развитой сексуальности уже, значит, она искусно притворялась. Она подвывала тихо и нежно, хуй мой все переворачивал и размешивал там внутри ее интеллигентной пухлой дырочки, все ее заветные глубины. Я чувствовал свой хуй так тяжело налитым кровью, что, казалось, он сейчас расползется вдруг с головки, как перезрелый банан, так он был у меня напряжен. Есть восхитительное чувство предела, и когда я жестоко натягивал ее, отъевшуюся на капиталистических папа-маминых хлебах попку на себя, надвигая ее на мой хуй, я чувствовал — это все, предел жизни — ее самое крайнее выражение — вот это белое горячее мясо, до отказа надвинутое на мой член, обнимающее собой каждый миллиметр моего хуя.

Я ебал ее и ебал, я не сомневался, что я в нее кончу, я бы и убил ее, наверное, если бы таким способом мог достичь оргазма. Мне нужно было швырнуть свое семя далеко-далеко туда ей в ее слизистую глубину, в маленькие ее розовые складочки где-то там, у самого, быть может, ее сердца, но я хотел довести себя до состояния, когда я уже буду не в силах терпеть, чтобы мой хуй весь как бы взорвался в ней.

Я так кончил в нее, что мне показалось: несмотря на несомненно принимаемые интеллигентной юной блядью лучшие в мире, самые современные таблетки от беременности, или что там еще последним изобретено в этой области, мне показалось тогда, что моя сперма прошибет все эти преграды и она родит от меня. Коня ли, кентавра, но уж точно что-то копытное и горделивое.

Мы некоторое время простояли склеенные там, тяжело дыша, я думал, что свалюсь на пол, силы внезапно меня покинули, дико вдруг заболели ноги, мышцы ног, их как бы стянуло судорогой. Белые джинсы мои я и она втоптали в пол, почти растоптали, они смутно белели на полу…

Кое-как мы разлепились, она сползла с детского столика и перекатилась к стене, прислонилась к ней. Мы нащупали друг друга в темноте, протянули руки друг к другу, дотянулись и поцеловались в губы, в первый раз за все время, и стояли обнявшись, все еще тяжело дыша, уже близкие люди, я и она. Она мне несказанно нравилась, эта отчаянная девочка, еще как нравилась.

Она задвигалась первой. «Подымайся к себе в комнату! — сказала она хрипло. — Я сейчас приду». И тут же, отвечая на мой непроизнесенный вопрос «Куда ты?», добавила: «Мне нужно забрать мои вещи в кухне, я бы не хотела, чтобы ребята узнали, что я здесь». И она, грациозно подобрав свои трусики, вышла из темноты в еще большую темноту. Я втиснулся на ощупь в элевейтор.